Я ходила по Ловозерам, но на самом Сейдъявре не была. Видела заповедное озеро издали, с перевала.
Здесь - тоже озеро. И место, наверняка, не менее красивое. В хорошую погоду, не в такую серую муть, да если бы еще убрать развалины на берегу... Только горы здесь - намного выше и круче. "Схема строения" примерно та же: как у большинства северных гор. Насколько я понимаю в геологии, это плато, основательно погрызенное ледниками. Но в Хибинах и Ловозерах скальных стенок меньше, чем плоских вершин и пологих лишайниковых склонов. Здесь - наоборот.
От нашей стоянки скалы - с трех сторон: отвесные, мрачные, верхний край теряется в облаках. С четвертой - вид на озеро и остатки лагеря. И давит, давит что-то, наполняет душу тоской и непонятным страхом...
После ужина мы, как дежурные, отправились мыть посуду. Отошли всего метров на двадцать, но накатило такое, что не приведи Господи: словно чей-то взгляд из темноты, внимательный, недобрый, и как ни повернешься - все равно в спину. Ретировались обратно к костру бегом. Под язвительные Серегины комментарии - будто не он вернулся без дров - составили в кучу грязные миски и полезли в палатку.
То ли жуть, висящая в воздухе, все-таки пошла на спад, то ли усталость брала свое, но через несколько минут я провалилась в глубокий, как омут, сон без сновидений.
Проснулась среди ночи. Отчего - не поняла, но тут же обнаружила, что никто в палатке не спит. Выскакиваем на улицу. ИФ с Серегой двумя изваяниями застыли на бугре над палаткой, их обращенные к озеру лица озарены бледными синеватыми сполохами. Взлетаем к ним.
Сколько буду жить - не забуду. В окнах пустых домов разгоралось все ярче странное голубое сияние. Призрачный огонь пополз по стенам, по земле - и вот уже весь поселок беззвучно пылал, почти не видимый в светящемся тумане. Волна света побежала вверх по склонам сопок, только наша лощина почему-то так и осталась темным островком в океане холодного пламени. Запахло озоном, волосы у нас на головах, тихо потрескивая, поднялись дыбом.
Граница света и тьмы проходила метрах в двадцати от места, где мы стояли. Там, за этой чертой, что-то происходило. Плыли, теряя свои очертания, руины внизу, сами собой беззвучно перемещались камни, на скальной полке слева неизвестно откуда возникла корявая, перекрученная ветрами лиственница...
Потом вдруг сияние померкло, на мгновение все потонуло в непроглядной тьме - и тут же вспыхнули прожектора на далеких лагерных вышках, замерцали, заискрились золотистые огоньки в окнах домов, где-то залаяла собака.
- Гал, ущипни-ка меня, - подал голос Сергей и сразу ойкнул от боли.
Последующие несколько секунд мы занимались тем, что щипались, наступали на ноги и одаривали друг друга тумаками. ИФ стоял чуть в стороне и молча смотрел на оживший поселок.
- Ребят, а вдруг это взаправду? - Галкин вопрос так и остался висеть в воздухе.
Наши дальнейшие действия могут показаться полным идиотизмом: не сговариваясь, мы залезли в палатку и необычайно быстро заснули. Обсуждение отложили на утро с тайной надеждой, что при свете дня все вернется на свои места, мы тихо унесем отсюда ноги, а дома, в теплой уютной квартире будем рассказывать, какой клевый глюк нас здесь посетил.
Девятый день
Проснулись наутро от мерного, стонущего металлический лязга. Внизу били в рельсу. Подъем или развод - черт его знает. От этого "малинового звона" мурашки побежали у меня по спине: ночное наваждение оказывалось явью.
ИФ, мрачнее тучи, разжигал примус: кажется, он, один из всех, так и не ложился. Еще одна неприятность - Галкина очередью дежурить. "И снова каша будет кислой, и вновь на ужин колбаса", так как все остальное сгорело - это про нашу Галю. Не понимаю, как они с Серегой до сих пор не перемерли с голоду. Или у них дома - он готовит? Молча заедаем жидкий суп из пакетов вчерашней холодной вермишелью.
Галина разливает чай, раскладывает на дощечке сахар и сухари. Пока она ходила мыть миски, Серега спрятал ее порцию.
- Кто мою пайку?.. - сказала и осеклась. В этот день из нашей речи исчезли многие слова, вычитанные в "лагерной" литературе и употребляемые нами, вполне интеллигентными и благополучными людьми, с эдакой дурацкой бравадой.
- Я спускался вниз: там все по правде. Даже кой кого из знакомых видел. Они перемерли давно, а здесь - живые, молодые... Не понимаю! - И.Ф с досадой хлопнул себя по коленке, и тут же, словно в насмешку, дрогнула земля от взрыва на руднике.
- Что делать-то будем?
Дурацкий вопрос. Если мы действительно провалились в прошлое, нам не позавидуют даже беглые зеки. До меня это только сейчас доходит...
Наверное, я сильно изменилась в лице, потому что Ладка тут же ухватила меня за рукав:
- Ольга, тебе плохо?
Я потихоньку присела на камушек, запахнула поглубже полы куртки.
- Лад, с Колымы-то не бегают.
- И зима скоро. Привет! - лицо моей подруги кривит недобрая ухмылка. - А ну вставай, чего расселась!
- Отвали!..