Улитка без панциря

Так продолжалось до очередной пропажи денег, принесенных на ремонт класса. Светлана Николаевна вечно на что-то собирала. Сдавать ей полагалось после уроков. А до того считалось, что деньги в полной сохранности лежат в детских портфелях. На самом деле чьи-то деньги пропадали часто, но это не было проблемой, потому что все знали, где их искать. Учительница только перевернула портфель Наташи Власовой, и из него вслед за учебниками и карандашами вывалились смятые бумажки. Наташа была не в силах справиться со своей болезнью — клептоманией. Руки у нее сами искали, где бы что взять. Беда была в том, что в этот раз она взяла у Вальки — своей единственной подруги.

Мне позвонили из школьного медпункта — с Валькой плохо! Я прибежала с работы и забрала дочь домой. Через неделю, когда спал жар, она окрепла и она смогла вернуться в школу, бойкот оставался еще в силе. Одна девочка из класса не поленилась заранее позвонить Вальке по телефону, чтобы об этом сообщить.

У меня детский голос и меня по телефону иной раз принимают за Вальку. Только я сказала в трубку: «Да…» — раздался веселый голос: «Слышь, Валька, Настя Шелковина сказала: „Если Валька не умрет от горя, давайте опять объявим ей бойкот!“»

Девочку, звонившую нам, звали Светочкой Скворцовой. По каким-то неизвестным нам причинам в классе ее тоже избегали, и она радовалась, что теперь будет не одна.

Выздоровев, моя дочурка прогуливалась на переменах вместе со Светочкой Скворцовой. Бедная Наташа Власова глядела на Валентину издали. Она боялась подойти. Не знаю, осознавала она или нет ужас происшедшего. Одно было ясно — их дружбе пришел конец. Все, что было связано с Наташей, вызывало у Валюши память о пережитой боли, а потому она смотрела сквозь Наташу, как, например, смотрят сквозь стекло.

На переменах Валька теперь молчала — Светка Скворцова более нее нуждалась в слушателе. Страдание было написано на ее маленьком личике, и она без конца твердила, что люди злы, злы, вот и ее мама говорит, что хозяин торговой точки опять недоплатил ей, и за квартиру насчитали пени, а ведь у них за прошлый месяц все оплачено.

Мало того — эта девочка, с которой в классе не общались, всегда знала, кто о ком что-нибудь сказал, и Валя бесконечно слушала то, что было сказано о ней. Люди злы, и никому не надо доверять — твердила Светочка с утра и до обеда. На всех переменах — куда Валька, туда и она. Ладно еще, после уроков Светочка сразу убегала на базар — ей надо было помогать маме.

Когда я приходила за дочкой в свой обед, она ждала меня у школы уже вместе с другой одноклассницей — Людочкой Федотовой.

— Мама, а можно, Люда пойдет к нам домой?

Две кумушки — так я звала их. Они не расставались с обеда допоздна. Однажды вечером, когда мы с дочкой проводили нашу гостью до ее дома и шли назад, я спросила:

— А Люда, она что, тоже участвует в бойкоте?

Валя тут же стала защищать ее от меня:

— Мам, ты пойми, ей страшно, что девчонки побьют ее после уроков. Настя Шелковина что скажет, то они все и будут делать. Скажет — побить…

Я поинтересовалась:

— А тебе не было страшно, когда ты защищала Наташу Власову?

Валька вздохнула. Помолчала. А потом ответила:

— Мам, ну зачем ты говоришь об этом? Ты что, хочешь, чтобы у меня совсем не было друзей?

Я упросила дочку пригласить Настю Шелковину, да еще Катю Смагину (они ходили парой) к нам на выходной. Девчонки неожиданно легко согласились. За столом они сидели рядышком, жадно поедая торт, специально мною испеченный. Поминутно их тянуло друг к другу, они обнимались и начинали оживленно шептаться, то и дело прыская в кулак. После чая я предложила вместе сыграть в какую-нибудь из тех игр, в которые мы играем с детьми одни или когда к ним приходят гости. Рассказывая правила, я вдруг почувствовала, что две пары глазок смотрят на меня, как на полную идиотку. Надо же, мол, придумала — игры какие-то. Сразу стушевавшись, я сказала дочери:

— Мы пойдем, чтобы не смущать твоих гостей. Играйте сами. Покажи им свои игрушки.

Мы с мальчиками ушли на кухню варить суп. Когда через час я снова вошла в комнату, Настя и Катя, сидя на диване, вовсю шептались и хихикали, а Валька, устроившись в противоположном конце комнаты, уткнулась в книжку.

Назавтра в классе девочки, смеясь, описывали всем нашу обстановку. Прохаживаясь на переменке в классе меж рядов, они изображали в лицах и меня, и Вальку, и ее обоих братьев.

— Что, Валька, думаешь, отменим тебе бойкот? — заглядывая ей в глазки со смехом спрашивали обе. — Тортиком своей мамочки, думаешь, купила нас?

Я поняла, что совершила глупость. Теперь моя дочурка будет знать: и взрослые иногда поступают глупо. И вместо того, чтобы исправить положение, наоборот. — делают его гораздо хуже.

Я попыталась объединиться с мамой Светочки Скворцовой.

— Слышала, вашу дочь в классе обижают? — спросила у нее, когда все расходились после родительского собрания. — Может, надо поговорить с учительницей?

Светина мама — волосы мочалкой, стеклянные глаза — уставилась на меня, что-то соображая.

— Никита Семчугов, — проговорила, наконец, она.