Улицы гнева

Это прозвучало неожиданно игриво и доверительно. И он по-прежнему вот расположен к ней. О ней хорошо говорят и пишут. Ехал он сюда, черт возьми, с добрыми чувствами и твердым намерением не вожделеть, держаться в рамках. Служба есть служба.

— Замуж?.. Есть ли в этой дыре кто-нибудь достойный вас?

Он расчувствовался и казался себе рыцарем, гремящим доспехами, благородным ландскнехтом из романов старогерманских писателей, которыми увлекался в детстве.

— Послушайте, Марта... Забудем обо всем. Ваши парни знают службу. Я доволен вами. Скоро вы вздохнете посвободнее. Вы слышали что-нибудь о гроссекретарь Сташенко? Очень скоро этот большой секретарь будет схвачен. Мастера из СД напали на след, и если вы связаны с подпольщиками, то имеете возможность сообщить им об этом.

Он рассмеялся как идиот, как одержимый, а у Марты по спине забегали мурашки.

— У меня свои заботы, — сказала она, превозмогая дрожь. — Помимо команды у меня трое детей и ни одного мужа. Знаете ли вы, что такое трое детей при моей работе? Ваши не щадят меня, они...

— Ну, ну, Марта... Успокойтесь, забудем...

Ей пора домой, уже поздно. Да и ему следует отдохнуть. Его тоже ждут дома; она проводит его как хозяйка. Нет, нет, пусть не возражает!

— Ну, а когда же этого «большого секретаря» поймают? — спросила Марта по дороге, смутившись собственного любопытства. Она поправила портупею: офицерскую форму она носила по настоянию Гейнемана.

— Говорят, его возьмут не позднее чем завтра. Впрочем, они тоже порядочные хвастуны, хотя и прибыли сюда в полном составе. Дело тянется еще с зимы. Девчонка из партизанских агентов втрескалась в нашего подставного. Он ловко разыграл из себя коммуниста. Это настоящая работа! Не наши с вами лопаты и хомуты, черт их побери! Очень скоро вы здесь заживете спокойно.

— Когда же будут патроны, шеф? Пока мне еще страшновато.

У калитки она поцеловала Гейнемана: «На сон грядущий».

— Прощайте, Марта! — Шеф не удержался и прижал ее к себе. — Да хранит вас бог. Верите вы в бога?

— Меня отучили. Здесь почти все безбожники.

— Ошибаетесь. К церкви обратили свои взоры многие. Никогда не поздно вернуться в ее лоно.

— Постараюсь, шеф.

Квартира Гейнемана находилась неподалеку от управления. На дворе тихо. Запахи акаций плывут в безветрии.

Шаги Марты гулко звучали в тишине ночных улиц. Несколько раз ее окликали патрули, но, узнав «хозяйку», опускали оружие. Вот, сдается, и конец всему: завтра Гейнеман уедет. Миссия его кончилась благополучно. Марта избавилась от нечисти. Ей, вероятно, попытаются мстить. Чепуха. А дети?.. После ее переезда в скромный домик, отведенный городской управой, ребятишки вовсе остались без присмотра. Петро Захарович обещал прислать надежного человека для связи и к детям.

Марта не испугалась, когда от стены ее дома отделилась фигура. Как всегда, у калитки дежурил Щербак. Буйный чуб свисал на чистый ребячий лоб лейтенанта. Тысячи таких лейтенантов сражались нынче против фашизма. Марта видела их и среди пленных, и среди окруженцев. Щербак, присланный Петром Захаровичем одним из первых, стал ее ближайшим помощником. Ему не было и двадцати трех. Он заканчивал университет по факультету физики и математики, когда началась война. Университет эвакуировался в Саратов, а он с товарищами пошел на фронт и попал в окружение. На новой должности Анатолий Щербак проявил бесстрашие и неистовство, быстро стал своим: пил, играл в карты, ругался как заправский разбойник и, несмотря на молодость, внушал подчиненным уважение и даже страх.

— Я полагал, он будет вас провожать, Марта Карловна.

— Как видишь, Толя.

— Все благополучно?

— Почти.

— Вы чем-то встревожены. Что случилось? Марта оглянулась по сторонам.

— Зайдем во двор...

Скрипнула калитка.

— Надо немедленно связаться с Петром Захаровичем. Скажешь, Марта узнала... Срочно прячьте того человека. Его предали... Женщина предала.

Щербак крепко сжал руку Марты. Будет сделано, пропуск при нем. Как-нибудь доберется до хуторов.

Глава одиннадцатая

1

Последний маршрут Сташенко был долгим и мучительным. Редко удавалось выспаться, надежных явок оставалось все меньше и меньше. В Кривом Роге задержался: после мартовских расстрелов вставала к борьбе новая смена — молодые, неоперившиеся. Старые связи рухнули, как будто единым махом кто-то смахнул терпеливо вывязанную паутинку.

Затем он перебрался в Пятиречье, где гитлеровцы при помощи местных предателей тоже провели солидную «чистку»: в каждую ранее верную дверь теперь стучался с опаской.

Вовсе обессиленный, он пришел в Павлополь. Михаил Андреевич Глушко, человек в свое время крепко обиженный Советской властью, встретил его так, будто ожидал давно.

— Ну что ж, племянник, садись, пей чай, закусывай с дороги. Тебя-то как звать, племянничек?

— Василий, Вася, — ответил Сташенко. — Сын вашего младшего брата Ивана Андреевича, что сослан большевиками, если помните, в тридцать третьем. Из Архангельска он, если не ошибаюсь...