Уловка-22

— Да не о тех письмах идет речь, — уточнил капрал Уитком, упиваясь досадой капеллана. — Он хочет поговорить насчет писем родственникам убитых и раненых.

— Об этих письмах? — удивился капеллан.

— Совершенно верно, — злорадствовал капрал. — Он собирается всерьез намылить вам шею за то, что вы не разрешили мне рассылать их. Видели бы, как он уцепился за мою идею, когда я сказал, что письма можно отправлять за его подписью. За это он и повысил меня в звании. Он абсолютно убежден, что письма помогут ему попасть на страницы «Сатердэй ивнинг пост».

В голове у капеллана окончательно все перепугалось.

— Но откуда он знает о существовании самой этой идеи?

— Я пошел к нему и сказал.

— Что?! Что вы сделали? — визгливо переспросил капеллан и вскочил на ноги в припадке несвойственной ему ярости. — Вы хотите сказать, что и вправду обратились через мою голову к полковнику, даже не спросив на то моего разрешения?

На лице капрала Уиткома появилась бесстыжая, презрительная ухмылка.

— Совершенно верно, капеллан, — ответил он. — И если желаете себе добра, не вздумайте что‑нибудь предпринимать. Вряд ли полковнику Кэткарту понравится, что вы поцапались со мной из‑за того, что я подал ему эту идею. Поняли, что к чему, капеллан? — продолжал капрал Уитком, перекусывая черную нитку и застегивая рубашку…

— …Это поможет мне даже попасть на страницы «Сатердэй ивнинг пост», — самодовольно улыбаясь, хвастался полковник Кэткарт. Он энергично расхаживал по кабинету и срамил капеллана: — А у вас не хватило извилин оценить эту идею. Вы обрели хорошего помощника, капеллан, в лице капрала Уиткома. Надеюсь, что у вас хватит извилин оценить хотя бы это.

— Сержанта Уиткома, — поправил капеллан и тут же спохватился.

Полковник Кэткарт свирепо вытаращил глаза. — Я и сказал «сержанта Уиткома», — возразил он. — Хотелось бы, чтобы вы слушали хорошенько, вместо того чтобы выискивать у других ошибки. Вы ведь не хотите всю жизнь быть капитаном, а? Решительно не понимаю, как вы сможете достигнуть большего, если будете вести себя подобным образом. Капрал Уитком считает, что, когда на дворе сорок четвертый год двадцатого столетия, нужны свежие идеи, а вы еще живете по старинке, и я склонен согласиться с ним. Замечательный парень, этот капрал Уитком! Ну ладно, отныне все будет по‑другому.

Полковннк Кэткарт с решительным видом уселся за стол к, отыскав чистую страницу в своей памятной книжке, ткнул в нее пальцем.

— Я хочу, чтобы, начиная с завтрашнего дня, — сказал он, — вы с капралом Уиткомом писали письма соболезнования всем ближайшим родственникам убитых, раненых или попавших в плен летчиков нашего полка. Я хочу, чтобы это были искренние письма. Пусть они изобилуют подробностями из личной жизни погибшего, чтобы не возникало ни малейшего сомнения, что я прекрасно знаю людей, о которых вы пишете. Ясно?

Капеллан непроизвольно сделал шаг к столу с намерением протестовать.

— Но, сэр, это невозможно! — выпалил он. — Мы не настолько хорошо знаем наших людей.

— Это неважно, — резко сказал полковник Кэткарт и вдруг дружески улыбнулся. — Капрал Уитком принес мне проект письма, годного на все случаи жизни. Послушайте:

«Дорогая миссис, мистер, мисс или дорогие мистер и миссис! Трудно выразить словами то глубокое личное горе, которое я испытал, когда ваш муж, сын, отец или брат был убит, ранен или пропал без вести». Ну и так далее. Мне кажется, что эта начальная фраза довольно точно выражает мои чувства. Послушайте, поскольку у вас к этому делу не лежит душа, может быть, вы предоставите капралу Уиткому полную свободу действий? — Полковник Кэткарт выхватил из нагрудного кармана свой длинный, упругим мундштук и, сгибая его двумя руками, точно это был не мундштук, а инкрустированное слоновой костью и ониксом кнутовище, продолжал: — Это один из ваших недостатков, капеллан. Капрал Уитком сказал мне, что вы не доверяете своим подчиненным ответственную работу. Он говорит, что вы лишены инициативы. Надеюсь, вы не собираетесь спорить со мной, а?

— Нет, сэр, — капеллан покачал головой. Он чувствовал себя постыдно нерадивым — и потому, что не доверял подчиненным ответственную работу, и потому, что был лишен инициативы, и потому, что его действительно так и подмывало поспорить с полковником Кэткартом. Неподалеку от штаба находился тир, и всякий раз, когда раздавался выстрел из пистолета, внутри у капеллана все обрывалось. Он никак не мог привыкнуть к звукам выстрелов. Его окружали кули с помидорами, и сейчас он был почти убежден, что когда‑то в далеком прошлом он уже стоял в кабинете полковника Кэткарта, точно при таких же обстоятельствах; окруженный такими же кулями с помидорами. Сцена казалась такой знакомой, хотя и всплывала откуда‑то из глубин памяти. Поношенная одежда капеллана запылилась, и он смертельно боялся, что от него пахнет потом.