Уловка-22

— Клянусь вам всеми святыми, никто больше нас с полковником Кэткартом не переживает из‑за паршивых итальяшек, что живут в той деревушке. Не забывайте: войну начали не мы, а Италия. И агрессорами были не мы, а Италия. Продолжайте инструктаж, Дэнби. И позаботьтесь, чтобы они уяснили себе всю важность получения на снимках кучного узора бомбометания.

— О нет, подполковник, — выпалил майор Дэнби и часто‑часто замигал. — Для данной мишени это не годится. Я приказал им класть бомбы на расстоянии двадцати метров друг от друга, чтобы перекрыть дорогу на всю длину деревни, а не в одном только месте. При рассеянием бомбометании завал получится более эффективным.

— Завал как таковой нас не волнует, — сообщил подполковник Корн. — Полковник Кэткарт хочет получить хорошие, четкие фотоснимки, которые не стыдно будет послать в вышестоящие инстанции. Не забудьте, что генерал Пеккем прибудет сюда на основной инструктаж, а вы ведь знаете, как он неравнодушен к узору бомбометания. Кстати, майор, вам бы следовало поторопиться и убраться отсюда до его прихода. Генерал Пеккем вас не выносит.

— О нет, подполковник, — услужливо поправил майор Дэнби, — это генерал Дридл меня не выносит.

— Генерал Пеккем вас тоже не выносит. Фактически вас никто не выносит. Кончайте свое дело, Дэнби, и исчезайте. Инструктаж проведу я.

— …Где тут майор Дэнби? — спросил полковник Кэткарт, прибывший на основной инструктаж вместе с генералом Пеккемом и полковником Шейскопфом.

— Едва завидев вашу машину, он попросил разрешения уйти, — ответил подполковник Корн. — Он подозревает, что генерал Пеккем его не любит. А инструктаж все равно собирался проводить я. У меня это получится лучше.

— Чудесно, — сказал полковник Кэткарт. — А впрочем, нет, — секундой позже поправился он, припомнив, как выступил подполковник Корн в присутствии генерала Дридла на инструктаже перед налетом на Авиньон. — Я буду инструктировать сам.

Полковник Кэткарт вбил себе в голову, что он один из любимцев генерала Пеккема. Взяв руководство инструктажем в свои руки, он швырял в лицо чутко внимающих ему подчиненных отрывистые фразы с бесстрастной, твердой, грубоватой интонацией, заимствованной им у Дридла. Он знал, что, стоя на помосте в своей рубашке с расстегнутым воротником, черными с проседью волосами, он выглядит весьма колоритно. Он несся по волнам собственного красноречия, непроизвольно утрируя свойственные генералу Дридлу отдельные неправильности в произношении, и его нисколько не пугал неизвестный полковник, прибывший вместе с генералом Пеккемом, пока он вдруг не вспомнил, что генерал Пеккем ненавидит генерала Дридла. Тут его голос осекся, а всю его самоуверенность как ветром сдуло. Сгорая от конфуза, он еле ворочал языком и едва соображал, что говорит. И тут он вдруг безумно испугался полковника Шейскопфа. Еще один полковник на этом участке фронта означал нового соперника, нового врага, еще одного ненавистника. А этот к тому же был, очевидно, жесткий малый. Страшная догадка осенила полковника Кэткарта: а вдруг полковник Шейскопф уже успел подкупить всех находящихся в зале, чтобы они застонали хором, как тогда, перед налетом на Авиньон? Удастся ли ему утихомирить их? Какими синяками и шишками все это чревато? Полковника Кэткарта объял такой страх, что он уже был готов призвать на помощь подполковника Корна. Кое‑как он сумел взять себя в руки и провести сверку часов. Сделав это, он понял, что выиграл свой бой, поскольку теперь он мог закончить инструктаж, когда ему заблагорассудится. Критический момент остался позади. Ему хотелось с торжеством и злорадством рассмеяться в лицо полковнику Шейскопфу. Он с блеском вышел из трудной ситуации и завершил инструктаж вдохновенным эпилогом, который — он ощущал это каждой клеточкой своего тела — явился мастерской демонстрацией красноречия и хорошего тона.

— Итак, — воззвал он, — сегодня у нас весьма почетный гость, генерал Пеккем из специальной службы, человек, который снабжает нас бейсбольными битами, комиксами и развлекает нас выступлениями концертных бригад ОСКОВ. Генералу Пеккему посвящаю я предстоящий налет. Идите и бомбите — во имя меня, во имя родины, во имя бога и во имя великого американца генерала Пеккема. И позаботьтесь влепить все ваши бомбы в пятачок!

30. Данбэр

Йоссариана больше не волновало, куда упали его бомбы, хотя он и не позволил себе зайти так далеко, как Данбэр: тот сбросил бомбы в нескольких сотнях метров от деревни и вполне мог угодить под военно‑полевой суд, если бы кому‑нибудь удалось доказать, что он сделал это преднамеренно. После этого налета Данбэр, не сказав ни слова никому, даже Йоссариану, смылся в госпиталь. Пребывание в госпитале внесло в его душу не то просветление, не то полную сумятицу — трудно сказать, что именно.