Ульрих Цвингли. Его жизнь и реформаторская деятельность

Но Цвингли вряд ли нуждается в подобного рода реабилитации. Истинное величие его как религиозного реформатора заключается в заслугах совершенно другого рода, и эти заслуги, хотя и не блистательны на вид, но выставляют его в более привлекательном свете. То, что доставило Кальвину такой громадный успех, вытекало не столько из положительных, сколько из отрицательных сторон его характера и учения. Его фанатизм и страстная односторонность были более по плечу современному обществу, чем просвещенная гуманность Цвингли: железная дисциплина, выработанная им для своих последователей, более годилась для борьбы с системой, выставившей своими защитниками инквизицию и Лойолу. Но фанатизм и односторонность сами по себе представляют не силу, а слабость и могут оказываться полезными лишь временно. В настоящее время крайности в учении Кальвина не признаются более его последователями и нынешняя реформатская церковь по своим принципам оказывается гораздо ближе к духу своего первого основателя, чем второго.

В самом деле, вряд ли какой-нибудь протестант признает теперь во всей строгости те принципы, которые с такой страстной энергией отстаивали Лютер и Кальвин. Учение об оправдании одной верой, о божественной благодати и связанное с ним отрицание у человека свободной воли, учение, заимствованное Лютером у Августина и разработанное Кальвином до последних его логических выводов в догмате о предопределении, в настоящее время либо совершенно отвергается протестантскими теологами, либо признается ими в значительно смягченном виде. Они не утверждают более, подобно Лютеру, что свобода воли – пустой звук, не верят вместе с Кальвином, что Бог раз и навсегда предназначил одну часть людского рода к вечному блаженству, другую – к вечному проклятию. В свое время эти догматы сослужили реформации громадную службу. С одной стороны, они оживили религиозное чувство, так как чем меньше значения человек стал придавать своим делам, тем более необходимой становилась вера. С другой, ставя спасение человека в зависимость от одного только Бога, реформаторы этим самым подрывали значение церкви, посредничество которой становилось ненужным. Отняв у церкви ключи от неба, они отнимали у нее и господство над землей. Но эпоха ожесточенной борьбы со старым прошла, и те верования, которые казались в пылу этой борьбы главной сущностью христианства, торжество которых реформаторы считали единственной целью своей деятельности, своим единственным призванием, – все эти принципы протестантизма как особой церкви оказались лишь средствами к достижению такой цели, о которой реформаторы думали меньше всего. Один лишь Цвингли представляет в этом отношении светлое исключение. Принцип свободы совести, свободы исследования, от которого так скоро отрекся Лютер и которого совершенно не признавал Кальвин, вполне сознательно проводился швейцарским реформатором до конца жизни... Его главная заслуга заключается в том, что в его учении истинная задача реформации выразилась полнее и чище всего. По отношению к двум другим реформаторам Цвингли может быть назван человеком будущего. Широкое гуманитарное образование спасло его от их односторонности, оно расширило его понимание христианства, сделало его истинным религиозным реформатором, а не основателем новой секты, хотя бы и более совершенной, чем старые.

Чтобы понять, в какой степени Цвингли-теолог отличается от двух других реформаторов, лучше всего познакомиться с его отношением к христианскому догмату о первородном грехе.

Человеческая природа, учит христианская церковь, со времени грехопадения Адама испортилась, человек родится в грехе и должен был бы погибнуть, если бы для спасения его не явился Иисус Христос. Искупительная жертва Спасителя смыла первородный грех, человек снова вернул свою первоначальную чистоту и, путем самоусовершенствования, может добиться своего спасения. Таково основное учение христианства. Но в догматике протестантизма оно получило особую окраску. Собственными усилиями, добрыми делами человек не может спастись, говорит Лютер, спасти его может одна лишь вера. Но и вера не зависит от его собственной воли; она является в человеке лишь как действие божественной благодати, как особый дар Божий. Кальвин в этом отрицании свободы воли идет еще далее и – делает человека бессмысленной игрушкой, безответной жертвой непостижимого божественного решения, в силу которого он осужден погибнуть еще раньше, чем явился на этот свет.

Мягче, человечнее, шире толкует этот догмат швейцарский реформатор. По его мнению, грехопадение первого человека не имело последствием радикальную испорченность человеческой природы. Оно оставило в людях только предрасположение к злу, их греховность есть лишь болезнь, происходящая от соединения души с плотью, и сама по себе еще не осуждает человека. Только сознательное отступление от божественного закона, сознательно совершенное зло делает человека ответственным перед Богом и навлекает Его осуждение.