Ультиматум Борна

– Нет, не знаю, это случилось, и я сообщу вам сейчас то, что будет слишком верным, – сердито отрезал Конклин. – Один человек, у которого жена и двое детей, – человек, которому наша страна и большая часть мира задолжали столько, что никто не сможет никогда это возместить, напуган до смерти и вынужден скрываться из-за того, что он и его семья стали мишенью. Мы дали этому человеку слово – мы все, – что ни одна частичка официальных архивов не увидит свет до тех пор, пока не останется никаких сомнений, что Ильич Рамирес Санчес, известный также как Карлос-Шакал, мертв... Да, до меня, как и до вас, доходили слухи, может быть, из тех же более или менее надежных источников, – что Шакал убит здесь или казнен там, но никто – повторяю, никто – не смог предоставить неоспоримых доказательств... И тем не менее допущена утечка информации из этого досье – жизненно важная часть досье, – и я глубоко встревожен, поскольку там есть мое имя... Мое и доктора Морриса Панова – главного психиатра, который вел записи. Мы были единственными – повторяю: единственными – людьми, о которых было известно, что они ближайшие друзья неизвестного человека, взявшего псевдоним Джейсон Борн, – человека, которого множество людей считали непревзойденным в бизнесе наемных убийц... Вся эта информация хранится в сейфах здесь, в Лэнгли. Как она могла просочиться наружу? Согласно установленным правилам, если кто-то захочет получить доступ к какому-нибудь разделу досье, кто бы то ни был – Белый дом, Госдепартамент или святейший военный штаб, – он обязан обратиться напрямую к директору и его главным аналитикам в Лэнгли и подробно проинформировать их о мотивах этого запроса. И, даже если запрос посчитают правомерным, есть еще последняя инстанция: я сам. До того, как будет дано письменное разрешение на выдачу информации, необходимо связаться со мной, а в случае, если меня нет поблизости, – с доктором Пановым, так как любой из нас имеет юридическое право дать категорический отказ... Вот так обстоят дела, джентльмены, и никто не знает этих правил лучше меня, потому что именно я и составил их – прямо здесь, в Лэнгли, потому что я тут знаю все вдоль и поперек. После двадцати восьми лет службы в этом треклятом бизнесе это был мой последний вклад, санкционированный президентом США и конгрессом в лице специальных комитетов по разведке палаты представителей и сената.

– Да, это тяжелая артиллерия, мистер Конклин, – заметил ровным, спокойным голосом седовласый директор ЦРУ, который выслушал сообщение, не шелохнувшись.

– У меня есть веские причины ввести сюда пушки.

– Наверное. Один из шестнадцатидюймовых снарядов попал прямо в меня.

– Да, видно, чертовски точно попал. А теперь поговорим об ответственности. Я хочу знать, как могла просочиться подобная информация и – что особенно важно – кто ее получил?

Оба зама заговорили одновременно и так же сердито, как и Алекс, но директор остановил их движением руки. В одной руке он держал трубку, в другой – зажигалку.

– Сбавьте темп и дайте задний ход, мистер Конклин, – мягко произнес он, раскуривая трубку. – Вы, несомненно, знаете моих коллег, но мы друг с другом незнакомы, не так ли?

– Да. Я вышел в отставку четыре с половиной года назад, а вы были назначены год спустя.

– Вы, вероятно, полагаете, как и многие другие, – кстати, вполне справедливо, – что президент назначил своего приятеля?

– Без сомнения, так оно и есть, но меня это не тревожит. Вы вроде бы знаток своего дела. Насколько мне известно, вы были далеким от политики адмиралом из Аннаполиса, руководили разведслужбой ВМС. Вам просто повезло, что во время вьетнамской войны вы служили вместе с полковником морской пехоты, который потом стал президентом. Конечно, при этом вы обошли других, но это случается. Так что я ничего против вас не имею.

– Благодарю вас. А какие у вас претензии к моим заместителям?

– Дело прошлое, но я не могу сказать, что кого-нибудь из них оперативники считали своим лучшим другом. Ваши замы были аналитиками, а не практиками.

– А разве это не естественная антипатия, не обычная вражда?

– Разумеется. Они анализируют ситуации, сидя за тысячу миль от места событий, при помощи компьютеров, которые неизвестно кто программировал на основании данных, которых мы никогда не посылали. Вы чертовски правы: это – естественная антипатия. Мы вели работу с «человеческими единицами», а они – нет. Они имели дело с маленькими зелеными буковками на экране компьютера и принимали решения, которые часто не следовало бы принимать...

– Это потому, что людей, подобных вам, следует контролировать, – перебил сидевший справа от директора зам. – Сколько раз бывало – даже и сегодня, – что людям вроде вас недостает знания полной картины? Всей стратегии, а не только собственной роли в ней...

– Значит, нужно давать нам более полную картину или, по крайней мере, общее представление о ней, чтобы мы могли решать, что имеет смысл, а что – нет!