Улыбка Шакти

Со стороны казалось, его просто нет, настолько был тих, незаметен, но в какие-то поворотные минуты жизни вдруг становился молниеносно решителен. Как уживалась в нем эта флегма с огнем – бог весть. Книги любил, карандаши и собак.

Не было у него собаки, но незадолго до его ухода появилась у меня. Когда умерла его вторая жена, он перебрался к нам. Сидел на подоконнике, по-мальчишески болтая ногами, радуясь псу. И мне, с которым произносил на несколько фраз больше, чем за всю свою жизнь. И со странной улыбкой поглядывал на маму, однажды сказав: не думал, что ты такая… Какая? – спросила она. Но ответа не дождалась.

Пес погиб ровно так же и на том же месте, как и месяц спустя дед. Я положил пса в рюкзак и поехал на электричке в пригород, закопал под костром в том лесу, куда часто ходил на ночевки с ним. А прах деда мы с мамой подселили в могилу его первой жены, которая двадцать лет ждала поручика, белогвардейца, ушедшего на фронт и не посмевшего перед тем прикоснуться к ней, а потом вышла замуж за деда, все еще как во сне. И родилась Майя. Легкая, солнечная, с редким даром жизни. Женька была во многом в нее.

В тот чернобыльский год и случился наш краткий роман с М. Жила она в военном городке под Киевом с мужем и годовалым сыном. Приезжала, учась в техникуме. И исчезла вдруг, я не знал, что она уже носит Женьку. Переехала в Венгрию. А через пять лет раздался звонок в дверь, и я увидел ее. Женька тут же взгромоздилась мне на руки, поймала за нос и не отпускала, так заразительно смеясь, что мы уже оба валились со смеху, и М. смотрела на нас, покачивая головой и улыбаясь.

А потом мы с Женькой сбежали в Крым, лет десять-одиннадцать было ей. Из Киева, где она жила с бабушкой и братом, пока М. с ее военным мужем обустраивались в Москве, куда его перевели по службе. Договорились с бабушкой, что она нас прикроет. Но М. все же узнала и вылетела в Симферополь, подняла милицию, они прочесывали прибывший поезд, а мы интуитивно вышли на одну станцию раньше и отправились в Коктебель. И были у нас чудесные дни с ночевками у моря на диких пляжах, и костры, и звезды… Но оказалось, М. не вернулась в Москву, а все еще искала нас на побережье. Пришлось вернуть ей Женьку – в условленном месте, как в фильмах про разведчиков.

За пару лет до смерти Женьки, когда ее отношения с тем оксфордским мусульманином уже накренились, писал ей, что вот, мол, хорошо бы нам с тобой наконец отправиться в Индию, что многолетний проект мог бы быть – делать сайт, где собрали бы все триста с лишним индийских заповедников, с описаниями, снимками, беседами с егерями. Может, и денежка нашлась бы с индийских берегов. Но все это было где-то в поле светлых фантазий и слов, да и не ладилась жизнь тогда в эту сторону ни у нее, ни у меня. Знал бы, хоть чуточку чувствовал, и все могло ведь сложиться по-другому.

Могло ли? Спокойно. Избыть это лето. А там и осень, полетишь в Индию. Один, наверно. В Масинагуди.

#30. Джунгли

Одному, конечно, рискованней, чем вдвоем. Еще и потому, что с Таей я себя сдерживал, не уклонялся от тропы, не лез в дебри, да и возвращались засветло. Но одному – честней, потому что открыт, обнажен. И лес это чувствует, отвечая тем же.

Рай наш укладывался примерно в пару километров, начиная со звериной тропы вдоль протоки, к которой мы сворачивали, едва войдя в лес. Рай, который в любую минуту мог обернуться и адом. Стада слонов, бизонов, оленей, тигры, леопарды, медведи, птицы, змеи, не перечислить. Но всего этого ты мог и не видеть, лес притворялся тихоней, ни признака жизни. Сколько раз себе говорил: меняй оптику зрения, сбивай инерцию, учись держать порознь мысли и взгляд. И чаще оборачивайся. Есть у индусов среди духовных практик и такая – лесного тапаса, своего рода лесных Вед. Посвящение в нечеловеческий мир. Конечно, не об этом там думаешь, хватает вовлеченности и другого рода. Не соотносимой, пожалуй, ни с чем.