После первого момента восприятия зрительным сознанием мгновенно «включается» второй момент восприятия. Поскольку зрительное сознание — ментальный орган, в зависимости от него порождается ментальное сознание. Когда объект является ментальному сознанию, то огромное количество существующих в нем ментальных факторов выносит об объекте разнообразные суждения. Когда взрослый смотрит на ту же самую картину, то, поскольку у него в уме существует много отпечатков о том, что хорошо, а что плохо, об истории написания этой картины и так далее, появляются мнения и интерпретации: «это хорошо», «это плохо». Если картина прекрасна, то взрослый человек, который ее видит, привязывается к ней. Он говорит: «Я хочу ее купить. Сколько бы она ни стоила, я заплачу любые деньги. А если не смогу купить, то украду. И я убью того, кто попытается мне помешать». Дети свободны от таких концепций, но не полностью, потому что они лишены мудрости. Когда у них в сознании всплывет соответствующий отпечаток, они будут вести себя так же, как взрослые. Это происходит потому, что таков механизм работы нашего ума. Ментальному сознанию каждый феномен является в совершенно другом свете – сквозь призму «истинного существования». Именно поэтому наш ум цепляется зато представление о феноменах, которое в нем возникает. Если бы все виды сознания были ложными, то говорить о достоверности мы бы не могли. Но дело в том, что, согласно Сватантрике, объект, воспринимаемый ментальным сознанием, недостоверен, а объект, воспринимаемый зрительным сознанием, достоверен. И поэтому критерием достоверности являются собственные характеристики феноменов, которые мы воспринимаем зрительным сознанием, сознанием слуха, обонятельным, вкусовым и тактильным сознанием – всеми первичными видами сознания, связанными с органами чувств.
Когда собственные характеристики объекта являются достоверному сознанию, им дается наименование. Например, собственные характеристики змеи являются нашему зрительному сознанию, и мы даем им наименование: «змея». Это существует, но все остальное – все, что якобы существует со стороны объекта, вне зависимости от того, каким его воспринимает достоверное сознание и вне зависимости от наименования, – называется истинным существованием и отрицается. В противном случае, если бы змея имела истинное существование, то была бы змеей с самого начала, даже если бы мы ее так не назвали. Телевизор с самого начала провозгласил бы: «Я – телевизор», то есть был бы телевизором «со своей стороны».
Если бы Москва существовала со стороны объекта, вне зависимости от того, какой она является нашему достоверному сознанию и вне зависимости от своего наименования, то вы бы обнаружили такую Москву. Это была бы истинно существующая Москва. Но где Москва? Если вы будете рассматривать по отдельности все станции метро, то не найдете в них ни единого атома Москвы. Так существует ли Москва или не существует? С точки зрения Сватантрики Мадхьямики, Москва существует, но нет истинно существующей Москвы, которая воспринимается нашим ментальным сознанием, о которой мы думаем и к которой мы привязаны. Когда кто‑то заявляет, что Москва – очень плохой город, мы начинаем злиться, а если нам скажут, что Москва – прекрасный город, мы привяжемся к этим словам. Этот механизм основан на представлении об истинном существовании. Москва существует, но она не такая, какой нам кажется и какой она является нашему ментальному сознанию. Наше ментальное сознание считает ее существующей со стороны объекта, вне зависимости от достоверного познания и вне зависимости от наименования. Это и есть то, что подлежит отрицанию. Когда вы устраняете объект отрицания, то есть говорите, что подобной Москвы не существует, то что же остается?
Остается Москва, имеющая взаимозависимое происхождение. Какое именно? Собственные характеристики Москвы, которые явились нашему зрительному сознанию и которые мы затем назвали «Москвой». Это большое количество собранных в одном районе станций метро, домов и людей. Это существует.
Последователи Сватантрики говорят: мы не впадаем в крайность постоянства, так как знаем и утверждаем, что нет истинного существования. Но если бы при отрицании истинного существования мы также устранили все феномены, то впали бы в крайность нигилизма. И тогда две истины противоречили бы друг другу. Однако мы признаем, что после устранения истинного существования что‑то остается, и это что‑то существует. Вы устранили истинно существующую Москву, но взаимозависимая Москва существует. Москва может стать больше, Москва может уменьшиться, Москва может стать богаче или беднее, но нет истинно существующей Москвы.