Умереть без свидетелей. Третий апостол

Единственный в этом обществе мужчина, доцент Старцев не забывал о положении близкого друга дома, который населяли теперь только женщины. Он становился опорой для них, слабых существ, и его нынешнее поведение свидетельствовало о том, что роль свою Валентин Петрович понял правильно. Хороший психолог, посвятивший жизнь изучению восточных религий, доцент Старцев понимал, что любые утешения впрямую не способны до конца облегчить участь людей, страдающих от горечи утраты. Необходимо бережно и осторожно переключить их сознание на другие предметы, которые не ассоциировались бы в их душах со смертью любимого человека. Валентин Петрович старался затеять незначительный, может быть, даже, по видимости, пустой разговор за поминальным столом. Он много говорил сам и вовлекал в непринужденную беседу, насколько она могла быть непринужденной в подобной ситуации, женщин.

Не навязчиво предлагаемые Старцевым темы были легки и прозрачны, не содержали в себе ничего житейского и земного. Правда, практичная Магда порой прорывалась сквозь изящную вязь создаваемых Валентином Петровичем словосплетений с замечаниями и сетованиями то ли по поводу остывшего кофе, то ли по части неудачного, по ее мнению, одного из поминальных блюд. Вот и сейчас она прервала рассуждения Валентина Петровича о сансаре — связи разрушения материального мира у буддистов[11] с гипотезой Фридмана о галактических взрывах, «разбегающихся галактиках». Старцев пытался построить конструкцию утешения типа — «на гигантском и величественном не так заметно малое и несущественное», но тетя Магда не дала Валентину Петровичу довести до конца свою мысль и сказала:

— Думать надо про памятник. Нужен для того добрый мастер.

Валентин Петрович замолчал, несколько растерянно поглядел на Магду. Девушки тоже молчали. Наконец, Старцев усвоил идею свояченицы покойного и сказал:

— Это первоочередное дело, конечно… Я уже подумывал об этом. Главное в том, чтобы найти хорошего скульптора.

— Памятник папе? — спросила Татьяна, глядя на Магду, и та сурово поджала губы, кивнула.

— Мне мыслится нечто своеобразное, — сказал Старцев. — Видимо, придется поехать в Каунас, там есть отличные художники. Некоторых я хорошо знаю. И Борис Янович родом оттуда… А если говорить о духовном родстве, то…

— Хочу, чтоб папино изображение было полным, — вдруг перебила Старцева Таня.

— Как «полным»? — не поняв, переспросил Валентин Петрович. — Ты имеешь в виду, чтоб его изобразили в реальном объеме? Я правильно тебя понял, Танюша?

— Примерно так. Мне хочется, чтоб он был, как в жизни.

Старцев едва заметно поморщился, потом мимолетное движение лица сменилось ласковой улыбкой, понимающей и немного снисходительной.

— Мне ясны твои чувства, Таня, и твое желание понятно. Тебе хочется сохранить образ всеми нами любимого Бориса Яновича не только в сердце, но и в каком-то конкретном, физическом воплощении… Но мне кажется, что отец твой вряд ли бы остался доволен таким решением. Надо помнить, что родился он все-таки в лоне иудейской веры, основным догматом которой является заповедь: «Не сотвори себе кумира». Борис Янович и в гражданском смысле исповедовал сей принцип. Он всегда был весьма скромным человеком, и ему была бы не по душе эдакая помпезная статуя. Необходимо подумать о простом по решению и значительном по заложенному в нем смыслу варианте.

— Валентин прав, — сказала Магда. — Валентин Петрович — умный человек. Пусть он сам ищет мастера. Мастер знает дело.

— Конечно, художник найдет лучшее, нежели мы, решение, — произнес Валентин Петрович. — Правда, нам будет необходимо как можно подробнее познакомить скульптора с жизнью Бориса Яновича, но это уже технические детали.

— Хорошо, я согласна с вами, Валентин Петрович, — сказала Татьяна. — Пусть так и будет, как вы сказали. Папе понравились бы эти слова.

— Кстати, неплохо бы пригласить в консультанты Валдемара, хотя в последнее время наш Петерс не совсем ладил с покойным, — сказал Старцев. — Но где же он? Я не видел его на похоронах, и здесь Петерс не был ни разу… Вы разве поссорились?

— Не знаю, — ответила Таня. — Я ждала его в тот вечер, но Валдемар не пришел на концерт… Говорят, за два дня до того он ушел с туристами в поход на Взморье. Но ведь он обещал быть!

Последние слова Таня почти выкрикнула и поднесла платок к повлажневшим глазам.

— Да, — проговорил Старцев. — Петерс мог и прийти после… Особенно в такие дни он должен быть рядом с тобою.

— Может быть, что-нибудь случилось с ним, — подала голос молчавшая до того Вера Гусева.

— А что с ним могло случиться?

Таня отняла платок от лица и заговорила зло, порывисто:

— Болтается где-нибудь на берегу Балтики с парнями, бродит по дюнам, загорает на песке, горланит у костра под гитару и пьет вино с такими же, как он, бородатыми малярами. Оставить меня одну в эти дни… Не верю, будто он не знает о случившемся!

— Ты не справедлива, Танюша, — мягко остановил ее Валентин Петрович. — Не сомневаюсь в том, что Валдемар мог ничего и не знать. И потом, ты ведь не одна, с тобою рядом мы, твои искренние друзья. И твое горе — наше горе.