Умереть – это не страшно

После Нового года моей маме стало хуже. А чему удивляться при четвертой стадии рака? Ее довольно быстро перевели на обезболивающие препараты, хотя я до последнего не верила, что мамы не станет.

В апреле она умерла. А Алиса осталась жить у дедушки, который окунулся в такое горе потери самого близкого и любимого человека, что я постоянно опасались за его жизнь.

А вот про саму Алиску я на время забыла. Не то, чтобы забыла совсем, но не уделяла ей столько внимания, сколько она постоянно требовала. Именно требовала! И никаких гвоздей! Казалось, что и на смерть бабушки Оли ей глубоко наплевать, хотя я уверена, что Алиска ее любила. Но по меркам дочери — все должно крутиться только вокруг нее.

Иногда мне хотелось встряхнуть ее и высказать все, что накипело:

— Ты что, Алиса, в угольных шахтах пахала или на лесоповале? Или, может, в подворотне от безысходности жила без крыши над головой, без отца и матери? Или ты находилась с рождения в детском доме, где тебе не давали есть? Нет, дорогуша! Все свои несчастья и недолюбленности ты себе сама напридумывала, чтобы предстать в собственных бесстыжих глазах жертвой обстоятельств. Ты все имела или могла иметь, если бы сделала над собой малейшее усилие! Но тебе всегда всего недоставало…

Ты не хотела довольствоваться тем, что я тебе могла дать, и люто завидовала другим детям: у кого-то тряпка новая, у кого-то машина, кто-то за границу смотался, как к себе домой… Зависть, доводящая до криминала. А ты не пыталась заработать? Не в постели! Не воровством! А заработать другими частями тела? Руками или мозгами?.. Ненависть и зависть — плохие советчики, а ты выбрала их в подруги, отгородившись от всего света.

Но я ничего не сказала. Как впрочем, и всегда, помня, что молчанье — золото.

Мне пришлось в очередной раз оставить детей с няней в Москве, нанять помощницу и сделать генеральную уборку в папиной квартире. А Алиска нам еще истерику закатила, что мы прикасаемся к ее вещам. Или это — сдвиг по фазе от наркотиков и ВИЧа вкупе с гепатитом?

Мы с уборщицей выкинули на помойку гору мусора, отнесли на скамейку у подъезда мамины вещи, чтобы не мозолили глаза папе, оттерли копоть от газовой плиты на кухне, помыли окна, повесили чистые занавески…

«Все то время, пока моя мама болела, ты палец о палец не ударила, чтобы превратить этот гадюшник в жилое помещение. Зачем думать об умирающей бабушке? Вот смотаться в кабак… Это — да! Это — другое дело!» — продолжала я кипятиться, обращаясь мысленно к Алиске, пока убиралась.

…Так я продолжала думать и сейчас, читая дневниковые откровения, как вдруг, перелистнув страницу, увидела запись, в которой Алиса будто предвидела мои недобрые мысли, мое осуждение. Мороз пробрал до костей, когда я читала: