Умереть на рассвете

Муковозов просидел в жидком дерьме до самого вечера. Замерз до невозможности, страху натерпелся. Наконец решил, что все напасти позади, осмелился вылезти. Выглянул в щелку — во дворе столпился любопытный деревенский народ, побросавший дела ради бесплатного зрелища. Поматерившись, вышел из дома и пошел в баню. А что делать? Не ходить же в грязной и вонючей одежде.

Тимофей шел в баню, словно сквозь строй. Народ смотрел кто с презрением, кто с усмешкой. Только Славик-пасечник поддержал:

— Верно, Тимоха сделал, что бабу за себя властям отдал. Баб на наш век хватит, пущай лишние в тюрьме сидят, казенных клопов кормят! А мужик на воле должен гулять! Новую бабу возьмешь, да?

За такую поддержку хотелось убить на месте.

Конечно же, баня была нетоплена. Тимофей залил в котел пару ведер, подкинул поленьев — еле дождался, пока вода закипит, с наслаждением скинул вонючие штаны и рубаху, принялся отмываться. Смыв с себя коровье дерьмо и вроде отбив запах с помощью щелока, вышел в предбанник и только там сообразил, что не взял на смену ни белья, ни рубахи со штанами. Привык, что об этом заботится Марья. Пришлось опять веселить соседей — возвращаться домой, сверкая голой жопой. Одевшись, Тимофей Муковозов сел на любимую скамейку, закурил первую за день цигарку, призадумался. Обвел взглядом избу — беспорядок! На краткий миг озлился на Марью — почему не прибралась? Но в сердце ужалило — баба в тюрьме! А если супругу за него взяли, возьмут и Сашку с Пашкой. Муковозов был наслышан о Рябушкине… Поскотина за рекой Ягорбой, безымянные могилы тех, кого расстреляли по приказу Луки Семеновича в девятьсот восемнадцатом… От безысходности сорокалетний мужик заревел!

Проревевшись, Тимофей Мукобозов пошел ставить самовар. Напился чаю, еще разок покурил и поехал в город. А где находится уголовный розыск, он знал.

Утром в Демьянку приехал усиленный конный отряд с подводами. Деловито, без суеты, милиционеры разошлись по домам и принялись выводить народ по списку, составленному Лукой Семеновичем после допроса Тимофея Муковозова. Первыми шли братья Ухановы — Тимка и Генка. Братья, страдавшие похмельем, даже не поняли, что их арестовывают. Когда опомнились, бежать или драться было поздно. Братишек сцепили наручниками друг с другом и отправили в Череповец под усиленным конвоем. Следом за братовьями забрали и отца. Герасим покуражился малость, попытался драться с милицией, хватался за полено, но его быстро утихомирили ударом приклада по голове, а потом кинули в телегу, словно мешок с картошкой. Рядом усадили безответную и многократно битую жену Люську — мать Генки и Тимки. Бабе позволили собрать узелок на себя да узелок для мужа.

От Ухановых перешли к Николаевым. Забрали Афиногена с Ульяной, Марфу с Яковом. Семью Якова трогать не стали, так и на том спасибо.

Ваську Пулковского взяли на железнодорожном вокзале. Сам виноват — мог бы не мельтешить на перроне, пересидеть в сквере до ночи, потом заскочить в вагон. К каждому вагону милиционера не приставишь. Договориться с проводником тоже несложно — за денежку возьмут и без билета. Так нет же, захотелось Ваське напоследок погулять по вокзалу, зайти в ресторан. Мог бы перетерпеть и без коньяка. Мог бы сбежать из ресторана, завидев там старшего инспектора угро Александра Махова с бригадой. Решил, что сыскари зашли коньячка выпить в рабочее время? Или захотелось узреть, вправду ли Сашка Махов при задержании ножкой дрыгает?

Даже если и выпили сотрудники Череповецкого утро, а Махов ногой дрыгнул, правды никто не узнает. Ухватили Ваську с двух сторон, руки за спину завернули, даже наган не успел вытащить.

А ведь угрозыск приходил на вокзал не за Васькой, а за Ванькой Сухаревым. Откуда им было знать, что Пулковский попадется на глаза? Ну, раз попался, не отпускать же на волю?

За Иваном угрозыск приходил дважды, но оба раза ему везло. Первый раз Николаев просто разминулся с милицией. Они его арестовывать ехали, он в кустах отсиделся. Во второй раз было интереснее. Опять-таки милиционеры ворвались в дом до его приезда. Не обнаружив хозяина, оставили в доме засаду. Николаев, по укоренившейся годами привычке обращать внимание на все и вся, сразу заметил во дворе следы от копыт и колею от чужой телеги. Усмехнувшись, внимательно посмотрел на окна. Ну, так и есть! Он бы на месте командира за такую "засаду" на гауптвахту отправил — сидят, понимаете ли, папироски покуривают. Думают, если папиросу в кулак спрятать, так огонька не видно? В кулаке-тο ее не видно, зато в зеркале отражается. Да и дымок табачный у двери можно унюхать. Он сам хоть и курящий, но чужой дым почувствовал. Ну-с, что же мне с вами, ребята, делать? То, что внутри не один человек, а два, Николаев понял. Одного для такой засады мало, а больше двух уголовный розыск не выделит. И ждут его не в сенях, а в жилой избе, где теплее.