Александр Хвостов

Умерла – так умерла

«Поездка к отцу»

Воскресный день. Рано утром я поехала на кладбище, на могилу к папе, где не была без малого две недели по вине непогоды: изо дня в день было дождливо, сыро и по-осеннему холодно, хотя тогда было лето. Помню, меня эта история так достала, что я, стоя перед иконой Христа, прямым текстом говорила ей: «Господи, молю тебя со всей любовью, какая есть в моём сердце: хотя бы на будущее воскресенье дай сухой и тёплой погоды! Я очень хочу проведать папу, без которого мне на этой земле тяжело и одиноко. Пожалуйста, Господи, сделай то, что я у тебя прошу! Во имя отца и сына, и святого духа. Аминь!» Кончив это, как мне кажется, подобие молитвы, я трижды перекрестилась. И мои слова дошли до адресата: в то воскресенье, о котором я пишу, бог дал хорошую и тёплую погоду. Впрочем, тогда это было далеко не единственным чудом, о котором я расскажу позже.

Наверно, следует рассказать про папу. Начну, пожалуй, с того, что он меня сам воспитывал. Где была моя мать – я до сих пор не имею понятия и даже концов в этой истории найти не могу: ни свадебных фотографий, ни дневников у папы не было. Роль мамы тогда на себя взяла тётя Зоя, папина сестра. Хорошая женщина, добрая, улыбчивая, хотя, если надо было, и поругать могла, и по попе дать… Но это было очень редко и сердитости тёти Зои хватало минут на пять, а после она отходила и всё становилось нормальным. Но в отличии от папы, с которым я жила постоянно, тётя Зоя была моей «гостевой мамой», поскольку ходила я к ней по выходным и на каникулах. Чтобы покончить с вопросом о матери и перейти наконец к папе, расскажу один случай: мне было лет 14-ть и я рискнула спросить папу о маме (тётя Зоя тоже это слышала!). И вдруг я увидела, как у папы мгновенно поменялось лицо: из весёлого оно превратилось не то, чтобы в злое… Скорее в холодное, даже каменное, вроде тех лиц, которые я иной раз вижу на кладбищенских памятниках. И таким же каменным голосом мне сказал: «Лиза, твоя мама умерла, когда ты родилась: у неё отказало сердце. Я тебя прошу, не спрашивай ни меня, ни тётю Зою впредь об этом, пожалуйста!». Я машинально покорилась. И вот теперь, спустя 20-ть лет, я, по-моему, понимаю, почему у отца и фотографий маминых нет, и его такой ответ: она умерла для него, потому что, видимо, бросила меня с ним и сбежала к кому-то другому. Но это лишь моё предположение.

Папа, как и тётя Зоя, тоже был человеком строгим, но справедливым. Не помню случая, чтобы он ругал или наказывал меня не за дело. До сих пор хорошо помню два случая, когда папа отлупил меня от души: один раз это было, когда я в те же 14-ть лет попробовала покурить (я сейчас уже не помню, кто меня угостил сигаретой, кажется, Сонька Лысова, моя одноклассница) и, как дура, пришла домой с запахом. Отец это учуял… Сказать, он меня выпорол, – это всё равно, что пожаловаться на шишку или синяк. Я думала, что у меня от зада и пыли не останется, так нехило мне отец его отделал ремнём. Про то, что я визжала, как свинья, которую решили зажарить живьём, я уж не говорю. К слову сказать, папа сам не курил никогда, и тогда он меня отвадил от табака надолго, приучив к спорту и отдав на плаванье. Жаль, что сейчас я и плавать бросила, и курить опять начала. Второй раз мне влетело за то, что я химичке на уроке сказала, что хочу быть переводчиком, и в гробу хотела бы видеть её дурацкую химию со всеми её законами и элементами, а ещё плюнуть на это всё туда. Наверняка, химичка, жалуясь отцу, сгустила краски… Однако, как бы там ни было, а всыпали мне всё же за дело.