Умягчение злых сердец

В Назарьево на транспорте Коротаева добрались из-за поломки в пути лишь около девяти утра. Полночи лил дождь. Чиня машину, изрядно промокли.

Районный эксперт-криминалист доложил, что на двух из семи консервных банках, несмотря на то, что побывали в воде, обнаружены отпечатки пальцев. В одной банке из-под тушенки нашли крохотный газетный клочок. Разумеется, бумага раскисла, но прочитать текст на обрывке можно. Вот только название газеты и за какое она число — этого в местных условиях не определить. А тушенка изготовлена на Липецком мясо-молочном комбинате. Возможно, и газета липецкая.

— Издалека десант, — сказал майор Коротаев. Он был доволен своим подчиненным.

— Когда все это установили? — спросил Шатохия криминалиста.

— Позавчера. Через час после возвращения от староверов данные были готовы. На смятой пачке следов никаких.

— Знали свои возможности и держали у себя. Зачем? — спросил Шатохин, поморщившись. Он не разделял восторга Коротаева, считал упущение прежде всего своей недоработкой. Не предусмотрел, что вещественные доказательства могут осесть в райотделе мертвым грузом.

Самолет улетал через час с минутами. Шатохин распорядился упаковать и отправить находки в крайуправление.

Настроение поднялось, когда связался с краевым ЭКО и полковником Пушных.

Дактилоскопический анализ показал, что отпечатки на окурках и литой иконке принадлежат Бороносину Анатолию Васильевичу. Пушных уже на всякий случай позаботился, чтобы сведения о Бороносине были собраны. Ничего нового, правда, Шатохин почерпнуть из них не мог.

На расколотой пополам деревянной чашке и жердочке тоже обнаружены узоры. Но не бороносинские. Чьи — выясняется. Отпечатки все свежи, брали в руки предметы в один и тот же день, три дня назад. К сведению, следователь, эксперт-криминалист и кинолог краевого УВД только что выехали из Нетесово в Уртамовку.

Придется брать понятых и обходить снова с ними все скиты, составлять протоколы и писать под ними «От подписи отказался по религиозным мотивам», — подумал Шатохин. Дня на два еще здесь придется задержаться. Долгонько же ехали. На совещание по обмену опытом так еще простительно подъезжать. Кинологу вообще на болотах делать нечего. Теперь, после дождя, подавно.

— Товарищ полковник, лет шесть-восемь назад на скиты уже было нападение. Хорошо бы узнать, кто участвовал, — попросил на прощание Шатохин начальника розыска.

Столовая была на другой стороне улицы, наискосок от помещения райотдела. Собирались пойти позавтракать, как раздался телефонный звонок. Лейтенант Поплавский сообщал: полчаса назад в Силантьевке местными нештатными инспекторами милиции обнаружен Бороносин. Из кармана набитого травой рюкзака у него торчала свернутая карта района. Между прочим, на подробнейшей карте обозначены все до единого ограбленные скиты, проходы между ними, все возвышенности и топи. Мало того, отмечена не менее детально группа старообрядческих скитов на востоке района.

— Куда и откуда путь держал? — спросил Шатохин.

— С ними объясняться не желает. Говорит: штатных милиционеров прорва, чтоб еще с их подголосками язык мозолить.

— Собирается куда-нибудь?

— В баню.

— То есть?

— У тетки родной остановился. Баню для него топит.

— Значит, надолго расположился?

— Похоже.

— Пусть парится на здоровье. Не нужно мешать, — Потрогав свою волглую одежду, Шатохин подумал, как хорошо было бы окунуться сейчас в жар парной, и даже позавидовал Бороносину. — Я выеду в Силантьевку. Занимайтесь своим.

Бороносин» худой, лобастый распаренный после бани, сидел на крылечке избы в одних спортивных штанах и курил папиросу. Махровое розовое полотенце валялось рядом.

Первым делом вахтовик-железнодорожник потребовал объяснить, кто такой Шатохин, зачем пришел. Хотя многое и так было ясно: заляпанная грязью машина с сидящим за рулем милиционером в форме остановилась почти у самой калитки дома родственницы Бороносина. Не тратя лишних слов, Шатохин предъявил удостоверение.

— Даже майор. Такая честь, — сказал Бороносин безразличным тоном. — А дальше что?

— О происшествии слышали?

— Про доски, которые увели из скитов, что ли?

— Да.

— Говорила нынче утром Василиса.

— Только нынче. Не вчера, не позавчера?

— Не вчера, не позавчера. — Щелчком Бороносин отправил окурок с изжеванным мундштуком в наполненный дождевой водой бочонок. Мелькнула на кисти руки между большим и указательным пальцами наколка — изображение железнодорожного локомотива и под ним буквы «М.П.С.».

— Скажите, Бороносин, где вы последние дни проводили? Дом далеко, там вас не было.

— Брал обязательство быть?

— Нет.

— Тогда какой разговор?

— Семьдесят километров только от села до села пешком прошли. Пешком.