Умирающий свет

Прежде он настаивал на том, чтобы никто никуда из башни не отлучался. Теперь же он сам отправлялся на длительные прогулки на рассвете или в вечерних сумерках, когда был свободен от дежурств. На сторожевой башне он большей частью рассказывал о своем детстве в поселении Сообщества Айронджейд или вспоминал исторические предания, легенды о героях-мучениках, таких, как Викор Высокородный Редстил и Айрин Высокородный Глоустоун. Он никогда не говорил о будущем и очень редко – о настоящем. Наблюдая за ним, Дерк понимал, что творится в душе этого человека. За несколько дней Викари потерял все: своего тейна, родину, народ и даже законы, по которым он жил. Джаан восстал против них – он назвал Гвен своим тейном, приняв ее требования с полной и безоговорочной покорностью, которую он не проявлял прежде ни по отношению к Гвен, ни по отношению к Гарсу. Дерку казалось, что Джаан продолжает цепляться за законы, по которым он жил, стараясь сохранить хотя бы то, что осталось. Не Джаан, а Гвен говорила теперь об охоте на охотников, о зверях, убивающих друг друга, и о том, что никакие законы более не существуют. Причем из ее слов было ясно: она считает, что выражает и мнение своего тейна. Но Дерк думал иначе. Когда Викари говорил о предстоявшем сражении, всегда казалось, что он имеет в виду свою дуэль с Бретаном Брейтом. Во время своих прогулок по городу он тренировался в стрельбе из ружья и пистолета. «Если я встречу Бретана, я должен быть готов», – говорил он и, как заведенный, продолжал ежедневные тренировки, обычно вблизи башни. Он готовился к каждому виду кавалаанской дуэли по очереди. То он сжигал воображаемого противника в квадрате смерти, то упражнялся в свободном стиле с приближением линии, потом разыгрывал дуэль одного выстрела… Те, кто находился на страже наверху, были готовы прикрыть его в любую минуту и только молились, чтобы враг не заметил ярких вспышек света его оружия. Дерку было страшно. Олицетворявший их силу Джаан пребывал во власти иллюзии, самонадеянно полагая, что Бретан Брейт, вернувшись, удостоит его Дуэли Чести. Но несмотря на всю показную дуэльную отвагу Викари, несмотря на ежедневно повторявшийся ритуал тренировок, Дерк все больше сомневался в том, что айронджейд сможет победить Бретана в одиночном бою.

Дерк стал плохо спать: его неотрывно преследовал полудикий брейт – то в образе страшноголосого Бретана с горящим глазом на дергающемся лице, то в образе стройного и невинного Бретана с гладкой щекой, то в виде Бретана, сжигающего города. Дерк просыпался мокрым от пота и измученным, в скомканных простынях, и в ушах его стояли крики Гвен (пронзительные жалобные вопли, подобные звукам башен Крайн-Ламии), и он вспоминал взгляд Бретана, устремленный на него. Только Джаан мог бы помочь ему освободиться от кошмарных видений, но он сам находился в состоянии упадка и обреченности, хотя и продолжал что-то делать.

Всему виной была смерть Джанасека – так говорил себе Дерк – и более того, обстоятельства его смерти. Если бы Гарс умер иначе, Викари стал бы мстителем более яростным, более страстным и более непобедимым, чем Мирик и Бретан, вместе взятые. Но то, как это случилось, убедило Джаана в том, что тейн предал его, охотился на него как на зверя или оборотня, и это убеждение разрушало его волю. Сколько раз, находясь с айронджейдом вместе в маленьком дозорном помещении, Дерк испытывал желание сказать ему правду, кинуться к нему и закричать: «Нет, нет! Гарс невиновен, Гарс любил вас, Гарс отдал бы за вас жизнь!» Но Дерк молчал. Если Викари погибал, пожираемый меланхолией, ощущением предательства и полной утраты веры, то правда погубила бы его намного быстрее.

Таким образом проходили дни, «болячки» разрастались. Дерк смотрел на своих компаньонов с чувством возрастающего беспокойства. Руарк ждал освобождения, Гвен жаждала мести, а Викари – смерти.

15

В первый день дозора дождь лил всю вторую половину дня. С самого утра небо на востоке затянули облака, которые, сгустившись, превратились в черные тучи, поглотившие Толстого Черта вместе с его детьми. Стало темнее обычного. Около полудня разразилась буря. Сторожевая башня сотрясалась под могучими порывами завывающего ветра. Потоки коричневой воды бурлили на улицах города, низвергались в сточные канавы, выложенные глоустоуном. Когда, наконец, солнца выглянули из-за туч, они уже клонились к западу. Лартейн сиял. Его сверкающие мокрые стены казались чистыми и новыми, словно в город пришла вторая жизнь, а с ней и надежда. Но это был первый день дозора.