Умри, старушка!

Короче, сам не понял, чего меня сюда занесло. Тем более, что последние апологеты «Серны» и чиксы собираются ближе к вечеру, чуть разбавляя собой сборища непонятной молодежи, которая прослышала, что «Серна» — это круто!» аккурат к тому моменту, когда поезд уже ушел. А сейчас — день—деньской. Только по привычке, вопреки приказу из поврежденного жарой и летающей бутылкой мозга, ноги занесли меня внутрь заведения. Первое, на что я обращаю внимание и что меня приятно удивляет, — работающий и справляющийся со своей работой кондиционер. В такой прохладе грех не задержаться под пару пива, и я решаю не грешить.

Даже во времена, которые теперь — легенда, основной доход бритоголовому Рудольфычу, капитану Серна—сrеw, приносили не мы вечером, а белые воротнички днем. И сейчас большая часть столиков занята жирными боровами с дипломатами и мобилами. Они начинают недовольно сопеть и коситься на меня из-под жирных бровей. Я запросто могу испортить им аппетит, но не хочу, настроение не то. Так что я скромно беру первую кружечку и ползу в угол. В выборе места не надо искать каких—то моих скрытых комплексов — просто в углу самый удобный столик и через витрину открывается вид на Пятницкую.

Самый мощный кайф наступает за одну десятую секунды до глотка. Когда уже губами ощущаешь прохладу этого пива, нос улавливает горький аромат и вся душа раскрывается навстречу пенной струе. ...Когда я вышел на Пятницкую улицу, жара уже спала, только от асфальта шло приятное парение (где-то через пару часов после первой кружки побрызгало дождичком). Я не спеша, загруженный плескавшимся у самой глотки алкоголем, шел по своей любимой улице, которая дом за домом раскрывалась мне навстречу, и приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы держать окружающее пространство в фокусе. Второй раз за день воздух впитал в себя оттенки пурпура. Только утром, на мосту, этот цвет был грязно—вонюч, это был простой смог, а сейчас цвет воздуха благороден, его окрашивает закатное солнце. В самом освещении этого времени суток было что-то настолько щемящее, что я, насколько был в состоянии к подобным движениям души, заволновался. Очень захотелось с кем—то поговорить. Еще несколько минут назад, в «Серне», у меня был выбор (хоть и скромный) собеседников, но нужен был кто-то близкий, перед которым не надо было бы изображать самого себя.

Я порылся в карманах, нашел карточку для телефона и через оператора позвонил ей на мобильник. Раздались гудки, я обрадовался: раз телефон доступен и не отключен, значит, мы встретимся в течение часа. Через три гудка услышал ставший за много лет знакомства почти родным голос. «Ооой, Спайкер! А я в Турции, на дискотеке!» Последнее уточнение было явно лишним — басовые ритмы были слышны так отчетливо, как.... Бля, ну этот научно—технический прогресс! Сраные билайны с их всемирным роумингом!

Движение заползающего в трубу входа в метро эскалатора предстало в моем воспаленном воображении кадрами, виденными еще в детстве. Замедленная съемка языка хамелеона, глотающего муху. Эскалатор был языком, туннель — хавкой хамелеона, а я — мухой. Или под мухой :) хахаха! Дома я поставил: в кастрюлю на кухне — воду для пельменей, в видак — порнуху. Ел пельмени с хреном, горчицей и кетчупом и смотрел, как стараются немецкие шлюхи и как плохо у них это получается. Каждая вторая случка на кассете происходила с мякишем. Потом я выпил две рюмки водки и заснул. Стоящий рядом телефон ни разу за вечер так и не подал голоса.

Глава 8

Опять пробуждение под сводный оркестр ударных инструментов, играющий в голове, опять походка на цыпочках — я боюсь наступать на пятки, потому что тогда глаза могут вылететь из орбит. Пора завязывать... В такую жару пить... Или уезжать отсюда?

Холодный душ почти не помогает. Спасает лишь завтрак вдвоем — я и водка. Есть у меня такая тайная любовь — бухать с утра. Но я ее, как и коннекшн с Джой, держу в шкафу. Если я каждому своему пристрастию дам волю, то смерть придет не в махаче (чистая правда — у меня очень редкое сочетание линий на ладони, означающее одно и то же во всех школах хиромантии — смерть от удара в голову), а от не залеченного триппака или цирроза, (Вариант «перелез», надеюсь, все-таки в прошлом.) Или все вместе. И не видать мне тогда Вальгаллы. Но иногда я все-таки позволяю себе расслабончик. Как говорит статистика, отнюдь не монахи живут дольше всех.

Я отрываю глаза от натюрморта — яичница с двумя гепатитными глазами, кружка чифиря и большая, «двухприемная» рюмка водки — и позволяю себе взглянуть на настенные часы. Время — начало восьмого. Ну, БОТ. Приехали. Зорьки...

Зорьки — штука сложная и малоизученная. Обычно они появляются, когда организм, истощенный запоем, ищет дополнительные источники энергии и подстраивается под солнечные ритмы. В результате несчастный просыпается с восходом солнца. И плохи мои дела, если зорьки появляются так скоро.