Умри, старушка!

Я ехал домой на такси. Было еще не сказать чтобы поздно, тем более по моим меркам, тем более по меркам моего бумажника, который, казалось, аж плюнул на меня, когда я поднял руку на обочине, но я все равно ехал на тачке. За весь вечер я толком и не окосел, перед этой чиксой не стоило понтоваться луженостью глотки. Этим вечером кураж был словлен в другом: с беззаботным видом я налег на Chivas Regal. Итак, я не был пьян, но когда хлопнула дверь ее подъезда и я шагнул к метро, то понял, что меня штормит баллов на шесть. С тихим ужасом я вспомнил еврейского писателя: «...он влюбился как цуцик, он ничего не понимал...». (О, Боги, Боги! Ну не может же это быть про меня!) За окном такси огни города размазались в полосы в дымках дождя, мы ехали быстро, насколько позволяли поскрипывающие дворники, Дождь опять зарядил плотно. Я засмеялся, В смехе было поровну радости и нервов. Я не понимал еще, что же творится, то есть понимал, что я втюрился, но состояние было настолько ново для меня, что я как будто раздвоился, и, смеясь от радости, захватывавшей дух, одновременно обстебывал себя ТАКОГО.

Глава 24

Утро. Пора привыкать к трезвости, а вам, дорогие читатели, отвыкать от садистского удовольствия наблюдать за утренними похмельными страданиями (и втихую радоваться, что вас чаша сия минует). В свежести открытого окна я подскакиваю пружинной змеей. Опять гантели, мышцы болят с непривычки, но это давно забытая приятная боль. Потом я энергично прыгнул в душ, вылез, придирчиво осмотрел подбородок и щеки и решил побриться. Намылив шею и щеки, я уже поднес бритву к лицу... хорошо, что в руках у меня безопасное лезвие. Я чуть не полоснул по щщам стоящего в зазеркалье. УЖ больно провоцирующе для подобной выходки он выглядел: глупая улыбка до ушей и еще более глупые глаза, горящие от щенячьего восторга. Кажется, на работу я сегодня не пойду — стыдно, в самом деле, появляться на улице с таким лицом. «...Знаем мы этого мальчика. Он до сих пор ходит и улыбается...»

Я обругал сам себя. Потом смыл пену — и так сойдет, и пошел одеваться. Одеваясь и запихивая в рюкзак очередной комплект нормальной одежды, я опять поймал себя на том, что каждый вдох/выдох был очень глубоким, я ощущал каждую молекулу воздуха, и вместе со вдохом в тело входила волна радости и света. Похожие ощущения я испытывал несколько лет назад, попробовав героин. Я хотел опять себя обматерить и, может, даже хлопнуть по щщам за такой детсад, но вовремя остановился — любое подобное действие сейчас было бы неправдоподобным, фальшивым. Можно врать кому угодно, но только не себе. Просто мне было слишком хорошо вчерашним вечером.

Я подумал про вчера и понял, что легко запомнил каждую секунду. Каждую секунду. И понял, вдобавок, желание ударить самого себя — такое желание у меня каждый раз появляется чисто рефлекторно, когда я вижу мишень для удара: валяющегося в подъезде алкаша, или черножопого на улице, или просто какого-нибудь ублюдочного эмтивишного рэпера.

То есть в своей щенячьей радости забыл, где вообще живу. Я полностью и безусловно расслабился. Как мороженое на солнце. А вы видели что-нибудь более отвратительное, чем лежащее на горячем асфальте и пускающее белые сопли мороженое?

Но и это не все (несет меня сегодня на психоанализ :)). Я заметил фэйк в своей злости на самого себя. Откуда? Оттуда! Человеческой природе свойственно радоваться и наслаждаться, и, в конце концов, почему нет?!! Только не надо в этой радости забывать о том, что люди есть люди, и чиксы — это тоже люди, а не ангелы, Даже самые качественные. Я улыбнулся — вот я и докопался до дна. Все просто: эта чикса настолько не похожа на остальных, что я подсознательно идентифицировал ее как существо не из этого мира. Ну да! Когда я первый раз ее увидел в метро, первая мысль была — «о, эли—ен!» (помните? Если не помните, можете отлистать назад и проверить).

За такими вот несвойственными мне размышлениями я (сам не заметил как) добрался до работы. На третий этаж я пропрыгал по лестнице — через три ступеньки. Меньше всего сейчас хотелось прижиматься к КАЛлегам в спичечном коробке лифта.