Умри за меня

— Вернемся к разговору о духе. Но то, что я говорил обо мне с Шарлоттой и Чарльзе — это что-то вроде наших методов работы, как ревенантов. Мы обычно перемещаемся по трое, когда «дозорничаем»… так мы это называем, когда мы… мм….патрулируем. Таким образом, если что-то происходит…

— Как тогда с Жюлем в метро?

— Именно. Затем остальные предупреждают Жан-Батиста, который должен будет убедиться, что мы получим тело.

— И как он это делает? У него есть связи с городским моргом?

Я сказала это в шутку, но Винсент улыбнулся и кивнул.

— И в полиции, среди других организаций.

— Удобно, — сказала я, стараясь не выглядеть удивленной.

— Очень, — согласился он. — Они, возможно, считают, что Жан-Батист какой-то бандит или некрофил, но то количество денег, которое он платит за нужные ему услуги, кажется, заставляет людей забыть свои вопросы.

Я молчала, думала о том, как сложен, должно быть, весь «нежить, спасающая жизни» бизнес. И вот я вломилась на их тщательно спланированную вечеринку без приглашения. Не удивительно, что меня не было в списке приглашенных Жан-Батистом.

— Шарлотта объяснила, что, когда мы в спячке, наши тела мертвы, но наш мозг все еще активен.

Я кивнула.

— Она всё немного упростила. На самом деле в первый из трех дней нашей спячки мы мертвы и телом и разумом. Всё отключено, как, если мы были любым другим трупом. Но на второй день мы переключаемся в другой режим — мы мертвы только «телом». Если мы были ранены, после нашей последней спячки, наше тело начинает излечивать себя, а наш разум просыпается. На два дня наше сознание может вроде как… покидать наши тела. Мы можем перемещаться. Мы можем друг с другом разговаривать

Я не могла в это поверить. Были ещё «правила ревенентов» Куда уж может быть еще странней, думала я.

— Плавающие снаружи своего тела? Теперь я понимаю, почему Чарльз сказал, что ты были призраками.

Винсент улыбнулся.

— Когда наш разум покидает тело, мы называем это — парящий.

— Парящий в смысле «летающий»?

— Именно. И пока мы парим, у нас возникает как бы совершенное шестое чувство. Это не совсем предсказание, но мы можем почувствовать, когда что-то должно произойти, и это поможет остальным спасти кого-нибудь. Это как заглянуть в будущее, но только то, которое происходит близко к нашему непосредственному местоположению, и лишь минуту или две в прошлое, где мы.

В яблочко… это еще страннее.

Винсент должно быть почувствовал сомнение с моей стороны и правильно, потому что я была потрясена. Он потянул меня к каменной скамье рядом с набережной и сел рядом со мной, давая мне время, чтобы переварить всю эту невероятную историю. Перед нами вдоль реки на поверхности воды отражались здания.

— Кейт, я знаю, это звучит странно. Но это один из тех даров, которым мы обладаем как ревененты. Только одна из наших «супер сил», как ты выразилась. Как тогда, когда ты увидела меня и Жюля в метро: нас вообще-то там было трое. Амброуз был парящим, и дал нам знать, прежде чем человек спрыгнул. Жюль сказал, что возьмет всё на себя, пока я заслонял тебя от наблюдения за ним.

Винсент улыбнулся немного смущенной улыбкой.

— Также, Амброуз был причиной, по которой мы столкнулись с тобой в музее Пикассо. Он увидел тебя снаружи и предложил Жюлю войти нам внутрь и преподать урок кубизма.

— Но как Амброуз узнал, кто я такая? — спросила я недоверчиво.

— Это была идея Амброуза, заставить меня столкнуться с тобой, в шутку. Я рассказывал другим о тебе, еще даже когда мы не спасли тебя в кафе.

Он поднял сухой листок и начал крошить его между пальцами.

— Ты рассказывал? — я открыла рот от удивления.

— О чем ты говоришь?

— Эх… Ты же не думаешь, что я тебе расскажу? — он лукаво улыбнулся. — Я не могу выдать все свои секреты за один раз. Позволь мне сохранить хотя бы толику достоинства!

Я закатила глаза и ждала, что будет дальше. Но я была в тайне в восторге от подобного откровения.

— В любом случае, в тот день тебя чуть не раздавила падающая кладка. Я был парящим и с Шарлоттой и Чарльзом, и увидел, что здание рушится за минуту до того, как это произошло. Я сказал Шарлотте, что тебе нужно передвинуться и она жестом попросила тебя подойти. Вот почему мы ода претендовали на твою фотографию для нашей «стены славы».

Он улыбнулся и перевел свой пристальный взгляд от уже изодранного листа к моим глазам, оценивая мою реакцию.

— Но зачем фотографии? Они — я вздрогнула — «трофеи»?

— Нет. Это не то, чтобы мы злорадствуем или соревнуемся. Это гораздо глубже, — сказал Винсент и его улыбку сменила неловкость.

— Трудно не заработать своего рода… одержимость… нашими спасенными, особенно теми за которых мы умираем. Неоднократно умирать не так-то легко. И поэтому очень хочется знать, что произошло с человеком, за которого ты, в последствие умер. Изменил ли предсмертный опыт их жизнь. Была ли принесенная тобой жертва для них, их семей, людей, которые их знали, была эффектом бабочки и так далее.

Он неловко рассмеялся.