Умру вместе с тобой

– Да. Да, да, да! А вы, полиция, слушаете мои обвинения. И толчете воду в ступе вместо того, чтобы объявить его в федеральный розыск. И думаете, я не знаю почему? Потому что он вам, возможно, не по зубам. У него связи. Покровители. Он из тех, кого вы предпочитаете не трогать, что бы они ни делали в последние годы – обольют ли выставку мочой, изобьют ли какого-то несогласного, явятся ли в кинотеатр срывать показ фильма. Вы их только пожурите легонько и отпустите – что я, не знаю, что ли? Это же на виду. Как полиция обходится с этими подонками сейчас. Ну, вроде ничего такого – подумаешь, облили картины мочой. Но это же из патриотических побуждений. А то, что они – фашисты… А кто тогда фашисты, если не они?! А вы – полиция – бездействуете. Вы забыли, что служите закону. Вы просто трусите. И ваше начальство трусит. И вот теперь – убийство. Афия поплатилась жизнью только за то, что не спала с этой расистской мразью. Что она единственная из всех – она, черная русская, в отличие от всех вас, белых русских, отважилась бросить прямо в глаза ему – этому подонку, что он фашист и что она его презирает и не боится.

В этот миг послышался шум мощного мотора. Из-за поворота показался громоздкий черный «Гелендваген». Глаза Полины Журавлевой расширились. Она оттолкнула с пути ошеломленную Катю и бросилась прямо наперерез сундуку на колесах, за рулем которого сидел мужчина.

Старший лейтенант Миронов ринулся за ней следом.

Глава 8

Ошейник

Черный джип резко затормозил – еще пара сантиметров, и он ударил бы Полину Журавлеву крылом.

– Сдурела, что ли?!

Катя, подбежавшая к машине, увидела за рулем мужчину – крепкого, на вид гораздо моложе Афии, бритоголового, с двойным подбородком и голубыми глазами – фарфоровыми, во взгляде что-то одновременно и младенческое, и холодное.

– Выходи из машины. Будь мужчиной. – Журавлева оперлась на капот. – Эй, вы, слушайте мои официальные обвинения. Я даю показания против него – я обвиняю его в убийстве моей подруги Афии Кофи Бадьяновой-Асанте.

Бритоголовый парень в джипе заморгал, высунулся из окна.

– Пьяная, что ли?

– Афию убили.

– Я… ты что несешь?!

– Выйдите из машины, – приказал Владимир Миронов. – Мы сотрудники полиции. Расследуем убийство вашей соседки Бадьяновой-Асанте. Назовите свое имя и фамилию.

– Прохоров Глеб. – Бритоголовый вышел из джипа. – А это… она убита?

– А то ты не знаешь. – Журавлева еле сдерживала себя. – Что ты строишь из себя?

– Заткнись ты! Скажите, чтобы она заткнулась.

– Это ты ее убил, урод! Фашист!

– Заткнись ты, либеральная шлюха!

– Твои дружки это писательнице Улицкой кричат. – Журавлева стиснула кулак. – Это не оскорбление, это комплимент из твоей поганой глотки. Думаешь, я не знаю, что у вас было с Афией? Она мне все рассказала. Ты ее домогался грязно. А она – не эти, ботва, хипстеры, которых вы лупите, когда вас ваши хозяева на них натравят. Афия умела дать отпор таким, как ты. И ты убил ее!

– Подождите, не кричите, – попросил Миронов Журавлеву. – Так он, Прохоров, ваш сосед по даче?

– Да. Чтоб он сгорел!

– Где вы живете? – спросил Миронов Прохорова.

Тот указал на дом за сплошным новым забором. Крыша строения из красного кирпича крыта металлочерепицей. На втором этаже в мансарде – большое окно. Дом добротный, хотя и наполовину невидимый, резко контрастирующий со старыми дачками-скворечниками научного поселка «Меридиан».

– Когда вы видели вашу соседку в последний раз? – задал новый вопрос Миронов.

– Давно. Я не помню. А что… она правда убита? Где?

– Скажи, скажи сам нам это. – Журавлева снова вмешалась. – Ты же не мог все так просто оставить. Ты снова начал к ней приставать. А когда она опять прогнала тебя, ты ее убил! А сейчас приехал взглянуть, что и как. Убийц всегда тянет на место преступления.

– Да заткнись ты, стерва! – заорал на Журавлеву Прохоров. – У нее не все дома, что вы ее слушаете! Она сама… это тебя она гнала, потому что ты как назойливая муха. Ты ее доставала своей болтовней! И она не знала, как тебя отшить. Она мне говорила, что вы… что ты…

Глеб Прохоров умолк, поняв что…

– А, так вы знакомы с вашей соседкой по даче гораздо ближе, чем кажется. В курсе таких вещей. – Катя решила вмешаться в этот крик на дороге.

Прохоров глянул на нее тяжело. И его лицо… оно дрогнуло, и на нем отразились замешательство, беспокойство и еще что-то… неуловимое, но крайне важное, что пока не поддавалось расшифровке. Катя поняла, что задела какую-то очень чувствительную струну этого типа. И еще она поняла, что он им лжет. И ложь скрыта в тех скудных косноязычных фразах, которые он так нехотя цедит. А что там, под этими фразами? Что под этой ложью?

Глеб Прохоров стоял, широко расставив ноги… в джинсах… в майке. Нет, не на дачной дороге перед ними. А на втором этаже своего загородного дома. И это было в июле. Жаркий, сладкий июль…

Три месяца назад.