'Ундина' в переводе В А Жуковского и русская культура

"Простота и естественность народных сказок отличает "Ундину" Фуке, но самое создание Струя, - пишет Плетнев, - указывает на ту степень, которую он (Фуке. - Е. Л.) мог бы занять как поэт". Однако - и в этом квинтэссенция статьи Плетнева - Фуке "не оценил своего счастья... богатейший для поэмы предмет обрисовался в душе его как содержание для прозаической сказки" {Там же. С. 286.}.

Слово "сказка" после Плетнева закрепилось в русской критике за "Ундиной" Фуке, и если порою мельком вспоминали об оригинале и его авторе, то "Ундину" всегда называли "сказкою", тогда как сам Фуко считал ее повестью (Eine Erzahlung). "Давно уже не выходило книги, - писал Плетнев, - которая бы так заняла все классы читателей, как "Ундина"" {Там же. С. 287.}. Под "классами читателей" Плетнев подразумевал, конечно, больше возрастные группы, чем разные сословия.

Популярность "Ундины" в 1830-1840-е годы была настолько велика, что не обошлось и без забавных недоразумений. В 1838 г. в приложении к чешскому журналу "Квети" появилась заметка о "новом произведении Жуковского "Ундине"", причем автор назвал "Ундину" "цветком русской поэзии" {Францев В. А. Чешские переводы произведений В. А. Жуковского и статьи о его жизни и деятельности / Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя. СПб., 1877. Отд. 2. С. 49.}.

С большой горячностью вслед за Плетневым эту же мысль высказал в 1850-е годы М. Достоевский: "Когда вы читаете "Ундину"... - вы читаете Жуковского, вы пленяетесь Жуковским, - писал он в статье "Жуковский и романтизм", - и совершенно забываете справиться, верно ли все это с подлинным. Поэт сам сознавал это, назвав общее собрание своих произведений _сочинениями_. Когда перевод становится вечным достоянием литературы, он перестает уже быть переводом... Пусть в других литературах есть своя "Ундина", свой "Наль и Дамаянти"... русские никогда не забудут своих, русских произведений, и озаглавленных этими именами" {Достоевский М. М. Жуковский и романтизм / Пантеон. 1852. Т. III, кн. 6. С. 39.}.

* * *

Восприятие "Ундины" Жуковского в России зависело от жизненных интересов русской литературы, от устремлений читающей публики в разные периоды XIX-XX вв.

Современники порою ощущали кровную связь со "старинной повестью", порою отдельные строфы соотносили со своими личными, интимными переживаниями.

Уже в начале июля 1837 г. Гоголь с нетерпением писал из Бадена Н. Я. Прокоповичу, своему близкому товарищу по гимназии: поручая получить у Плетнева первую книжку "Современника" за 1837 г., он добавлял: "Присоедини к этому "Ундину" и еще, если вышло что-нибудь замечательного" {Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. XI. С. 101.}. Гоголь не стал дожидаться ни дарственного экземпляра, ни запрошенного у Прокоповича, а, как сообщал в 1837 г. в письме своим друзьям, прочитал в Бадене экземпляр, преподнесенный поэтом Смирновой. "В Бадене, - писал он В. О. Балабиной, матери своей ученицы М. П. Балабиной, - я встретился еще раз с Смирновой... У ней прочитал я "Ундину" Жуковского. Чудо, что за прелесть! И вы и Марья Петровна будете восхищены ею, - это я знаю наперед" {Там же. С. 106.}. Семью Балабиных, дружную с Плетневым, Гоголь ставил очень высоко: он считал ее "единственной по доброте" и, видимо, находил, что не только поэтические достоинства старинной повести, но и сам облик Ундины, олицетворяющий беспредельную доброту и альтруизм, будет близок Балабиным.

Из переписки тех лет интересно отметить, что 9 августа 1838 г. 16-летний Ф. Достоевский, сообщая из Петербурга брату Михаилу список читаемых им книг, наряду с "Фаустом" Гете, "Историей" Полевого называет и "Ундину" Жуковского {Достоевский Ф. М. Письма: В 4 т. М.; Л., 1928. Т. 1. С. 47.}. Старинная повесть была на слуху у сотрудников "Современника" и в середине 1840-х годов. Об этом свидетельствует эпиграф из "Ундины" - "Лет за пятьсот и поболе случилось" - к коллективному рассказу "Как опасно предаваться честолюбивым снам. Фарс совершенно неправдоподобный, в стихах с примесью прозы. Соч. гг. Пружинина, Зубоскалова, Белопяткина и Кo". Фарс был опубликован в альманахе "Первое апреля" в 1846 г. в Петербурге. Белопяткин и Пружиннн - псевдонимы Некрасова, Зубоскалов - коллективный псевдоним Григоровича и Достоевского. В фарсе высмеиваются нападки литераторов, боровшихся с натуральной школой, - Кукольника и Булгарина. Белинский весьма одобрил этот рассказ; об архаизме своих противников Некрасов, Достоевский и Григорович сразу же заявили эпиграфом - первой строкой из "Ундины" {Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972. Художественные произведения. Т. 1. С. 321 и коммент. 512-514.}.