Уничтоженные

Оля зашла в ванную, но тут же вспомнила кое-что ещё: длина волос могла её выдать. Она решительно взяла ножницы и занесла их над волосами. Но затем вспомнила мамины слова о том, что стричь волосы нужно только после покраски. Чтобы не секлись кончики. Чтобы потом не стали ломкими.

Пока девушка намазывала черную краску на волосы, она думала обо всём, кроме нового цвета. Она думала о завтрашнем дне: уже завтра она будет в Оренбурге, и её жизнь навсегда измениться в лучшую сторону. «Завтра ты увидишь его в последний раз, – мысленно твердила себе Оля. – Завтра всё закончится. Уже через двадцать четыре часа тебя тут не будет».

Глава четвёртая

Этой ночью Ольга Миронова долго не могла заснуть. Лежала, тупо глядя в темный потолок. В самый его центр. Она не думала ни о чем, кроме Димы. Совсем скоро он совершит преступление, которое перевернёт не только его, но и Олин внутренний мир – полностью, с ног на голову.

Вчера Дима объявил, что человек, которого они с компашкой собирались ограбить, Виталий Александрович Дьяченко, не смог решить проблемы с визой, и как следствие, никуда не уезжал. Это означало, что убийство должно было состояться. И состояться оно должно было завтра.

Вместе с этой новостью последняя Олина надежда угасла. Она попыталась в последний раз убедить Диму в его неправоте, но тот был непоколебим и наотрез отказался. Помотал головой и взбешённо хлопнул по столу.

Их свидание закончилось на негативной ноте. Оля ушла от него с тяжёлым камнем на сердце. Она понимала, что последний раз видится с ним, чистым Димой. Тем самым Димой, который ещё ни разу за всю свою жизнь не проливал чужой крови.

Девушка перевернулась на другой бок и легла на охлаждённую сторону подушки. Сна не было ни в одном глазу. «Что я могу сделать? Как мне его остановить?» Это вопрос мучил Олю уже давно: ровно с тех пор, как она впервые услышала о Димином плане. Её не покидали мысли о том, что она сама являлась соучастницей преступления. Нет, она и не думала принимать участие в ограблении Виталия Александровича и последующем его убийстве. Оля была соучастницей по другой причине: она прекрасно знала о планах Димы и его банды. Знала его в мельчайших подробностях, но никак не могла это предотвратить. В добавок ко всему ей вспоминались строки из учебника обществознания: «Преступление – действие или бездействие…»

Именно! Бездействие – вот в чём заключалась Олина вина. И от этого ей с каждым днём становилось всё хуже и хуже. А сегодня, десятого апреля, девушка и вовсе не могла уснуть. Мысли о том, как предотвратить трагедию, до которой оставались считаные часы, не давали ей погрузиться в беззаботный сон. «Может, просто не отпускать его. Устроить истерику, сцену?» Оля прокрутила в голове этот незамысловатый вариант. «Нет. Один раз такое, может, и прокатит, но он разозлится и сделает это в другой день».

Разговоры тут были бесполезны – уж очень хорошо Оля знала Диму. Он был упрямый. Всегда стоял на своём. Тут нужно было другое решение, которое бы точно заставило парня отказаться от убийства.

«Может, украсть его ключи? Тогда он точно не сможет попасть в квартиру к Дьяченко и ничего ему не сделает». Эта идея понравилась Оле. Но она усомнилась, что у неё будет время для осуществления этого плана. Вчера Дима ясно сказал, что в день убийства он не настроен на встречу с ней. Сказал, что никакие её уговоры не заставят его отказаться от своего плана. И своё слово он собирался сдержать.

Оля перевернулась на спину и включила телефон. Было два часа ночи. Через пять часов она должна была встать и как ни в чём не бывало отправиться в школу на уроки. Но мысли о Диме не покидали её. «Я не успею украсть у него ключи. Это надо было делать раньше!» Оля негромко всхлипнула. «Почему это пришло в мою тугую голову только сегодня?!»

Она обхватила чугунную голову руками и изо всех сил попыталась не закричать от досады. В какой-то момент она почувствовала себя Раскольниковым. Тем самым Родионом Раскольниковым, что убил старуху-процентщицу, а потом не вынес мук собственной совести. Сейчас Олю точно так же терзали муки совести. И несмотря на то, что девушка даже не помышляла о совершении убийства, на душе её было паршиво. Так паршиво, что не передать словами.