Университетские отцы и дети

Въ то время, когда двери университета отворились для женщинъ, професоръ явился противникомъ такого безобразiя. Протестъ свой онъ выражалъ весьма оригинальнымъ способомъ. И прежде професоръ былъ не прочь пуститься въ не совсмъ умстныя эротическiя подробности. Такъ напр. при объясненiи отправленiя блуждающаго нерва, – онъ рисовалъ съ большимъ старанiемъ картину какъ влюбленная двица (дйствiе конечно происходило въ саду освященномъ луною) ожидаетъ своего возлюбленнаго, какъ она вздыхаетъ, закатываетъ глаза и т. д. И при другихъ обстоятельствахъ рисовались подобныя – же соотвтсвующiя картины. Но какъ только женщины стали посщать его лекцiи, – любовь его къ эротическимъ изображенiямъ, по крайнй мр, утроилась. Приходя на лекцiю онъ окидывалъ своимъ орлинымъ взоромъ аудиторiю, – а, слушательница есть, хорошо – же! «Господа, мы будемъ говорить…

А было однако что – то въ этомъ человк, что заставляло любить его, прощать половину его недостатковъ; была сила, былъ талантъ. Помню, какъ посл похоронъ професора мы сошлись «помянуть» его. Вс удивились отчего не было на могил его произнесено ни одной рчи. Стали разсуждать о професор и много теплыхъ и задушевныхъ словъ было сказано о немъ. Вс согласились, что онъ обладалъ драгоцннйшимъ свойствомъ: онъ умлъ внушать любовь къ наук; онъ былъ похожъ на человка, который, указывая впередъ, говоритъ: «идите туда, тамъ хорошо» – но что именно хорошо онъ самъ не зналъ; онъ слишкомъ облнился, слишкомъ долго засидлся на одномъ мст и трудно было ему сдвинуться съ насиженнаго мстечка. Какъ ни хотлось всмъ присутствовавшимъ распространиться о его заслугахъ, – однако насчитали только пять хорошихъ лекцiй; никакъ не больше. Можетъ быть, иной подумаетъ, что смерть примиряетъ съ человкомъ и что потому только бывшiе слушатели и начали находить на поминкахъ хорошiе стороны въ своемъ умершемъ професор – но это будетъ несправедливо. У него были дйствительно блестящiя професорскiя способности, – но онъ умлъ только шарлатанить ими. Для такихъ людей нуженъ «глазъ», нуженъ контроль, а то они облнятся и зазнаются. А какой контроль былъ надъ нимъ? Гд разбирались серьезно его хоть – бы популярныя публичныя лекцiи или журнальныя статьи? А свидтельству студентовъ – кто повритъ? И теперь еще печатно проповдуется, что студентъ не можетъ оцнить професора. А кажется не мудрено сказать: хорошъ или дуренъ професоръ, когда онъ факты перевираетъ. Въ публик слава професора была баснословная; удивлялись, когда студентъ не совсмъ почтительно объ немъ отзывался; считали это личнымъ нерасположенiемъ, чуть не святотатствомъ.

Антагонистомъ професора зоологiи и свтиломъ факультета былъ професоръ ботаники. Это былъ дйствительно человкъ весьма почтенный; солидный учоный и солидный професоръ, знающий вполн свой предметъ. Онъ вносилъ въ университетскiй застой новую струю. При другомъ професор, или адъюнкт – лучшаго и желать – бы не надо. Несчастiе и въ то – же время великiя достоинства професоръ Ботаники заключались въ томъ, что онъ былъ спецiалистъ, занимавшiйся извстной частью предмета, именно низшими организмами и потому, знавшiй только одинъ методъ – изученiе исторiи развитiя. Свою спецiальность онъ зналъ вполн удовлетворительно; я нисколько не сомнваюсь, что и другiя части науки были ему хорошо извстны, – но онъ не обращалъ на нихъ почти никакого вниманiя, а къ систематик высказывалъ даже нкоторое пренебреженiе. Все это необходимо должно было отразиться на слушателяхъ. Вс уважали професора, но учениковъ у него не было, да и быть не могло. Нельзя же назвать учениками господъ, слпо поклонявшихся професору, знавшихъ только его мннiя и ничего вн ихъ знать не хотвшихъ; они точно зазубрили урокъ и боялись не сбиться; даже выраженiя професорскiя затвердили. Избави Богъ всякаго отъ подобныхъ учениковъ!

Професоръ читалъ весьма подробно исторiю развитiя низшихъ растенiй, касаясь при этомъ нкоторыхъ весьма важныхъ вопросовъ, относительно размноженiя вообще. Отъ него мы впервые услыхали напр. о перiодично – смняющихся поколнiяхъ. Онъ оказывалъ влiянiе даже на своего антагониста. Между тезисами дисертацiи професора ботаники на степень доктора былъ между прочимъ тотъ, что границы между растительнымъ и животннымъ царствомъ не существуетъ. Професоръ зоологiи явился ярымъ противникомъ этого мннiя потерплъ жестокое пораженiе. Чрезъ полгода онъ сдался и объявилъ объ этомъ на лекцiи. Точно также сталъ онъ обращать вниманiе на исторiю развитiя животныхъ, пересталъ держаться за прежнiя опредленiя рода и вида. Этими пасивными уступками онъ и ограничился. Правда, онъ намекалъ на лекцiяхъ, что изученiе исторiи развитiя не единственный методъ естественныхъ наукъ, – но только этимъ намекомъ и ограничивался; у него самого метода никакого не было, да и не могло быть, такъ какъ онъ, не смотря на нкоторыя (впрочемъ весьма рдкiя) благодтельныя порывы, за серьезное изученiе своего предмета не принимался.