Unknown

Издав что-то похожее на стон, она взяла стальную ручку с тонким пером и начала писать. Сначала Леопольдам – несомненно наиболее впечатляющим родителям в реестре колледжа. Они были баснословно богаты и вращались в лучших кругах по всему миру, и сейчас находились в Индии, где мистер Леопольд покупал лошадей для поло у бенгальского раджи. В последнем их письме к Ирме говорилось, что сейчас они где-то в Гималаях, в какой-то безумной экспедиции со слонами, паланкинами и вышитыми шелком палатками; текущий адрес по крайней мере на ближайшие две недели оставался неизвестным.

Наконец, письмо, к удовлетворению директрисы, было закончено: в нём благоразумно сочетались сочувствие и здравый смысл. Сочувствия было не слишком много, на случай если к тому времени эта ужасная ситуация разрешится и Ирма уже будет в школе. Ещё она думала о том, стоит ли упоминать о вызванных на поиски туземце и собаках-ищейках… Ей почти слышался голос Артура: «Ты справляешься виртуозно, дорогая, виртуозно». И можно не сомневаться, так оно и было.

Следующими на очереди были отец и мать Миранды – владельцы больших пастбищ в глуши северного Квинсленда. Не миллионеры, но с солидным достатком и укрепились в обществе как одни из самых известных семей первопроходцев Австралии. Примерные родители, которые не станут устраивать переполох из-за пустяков вроде запаздывающих поездов или эпидемии кори в колледже; но в данном случае могли повести себя непредсказуемо, как и все остальные родители. Миранда была их единственной дочкой, старшей из пяти детей, и насколько знала миссис Эпплъярд, они души в ней не чаяли. Рождественские праздники вся семья проводила в Сан-Килда, но в прошлом месяце они уже вернулись в своё роскошное уединение в Гунавинджи. Всего несколько дней назад Миранда упоминала, что письма в Гунавинджи приходят вместе с продовольствием - иногда только раз в четыре или пять недель. Однако, никогда нельзя быть полностью уверенной, подумала директриса, посасывая кончик пера, что какой-нибудь назойливый хлопотун, не станет проезжать мимо с газетами и всё не раскроет. Как уже отмечалось, миссис Эпплъярд не имела склонности к чувствованиям, но всё же, это письмо было самым трудным из всех, что ей приходилось писать за всю свою жизнь. Когда она заклеивала конверт, густо исписанные листы показались её предвестниками смерти. «Я становлюсь выдумщицей», - пожала она плечами и пропустила рюмочку-другую бренди из шкафа позади стола.

Законным опекуном Мэрион Куэйд выступал семейный поверенный, обычно пребывавший в тени, кроме тех случаев, когда нужно было вносить плату за обучение. К счастью, сейчас он был в Новой Зеландии, на рыбалке у какого-то труднодоступного озера. Из того что слышала миссис Эпплъярд, последнее время Мэрион называла его «древним старикашкой». Всем сердцем надеясь, что стряпчий оправдает свою репутацию и не станет ничего предпринимать пока не появится больше информации, она подписала и скрепила письмо печатью.

И последнее было для восьмидесятилетнего отца Греты МакКроу, живущего в одиночестве с собакой и Библией на отдалённом острове на Гебридах. Старик вряд ли составит неприятности или вообще выйдет на связь, учитывая, что он не получал ни одной весточки от дочери с тех пор как она в 18 лет переехала в Австралию. Директриса проштамповала все четыре письма и положила их на столе в передней, чтобы Том сегодня отправил их вечерним поездом.

6

В четверг днём, 19 февраля, Майкл Фитцхьюберт и Альберт Кранделл сидели в дружеском молчании за бутылкой австралийского пива в маленьком деревянном сарае для лодок напротив декоративного озера полковника Фитцхьюберта. У Альберта выдалась пара свободных часов, а Майкл получил у тётушки временный отдых от участия в ежегодном приёме в саду. Озеро было глубоким, тёмным и ледяным, несмотря на томную летнюю жару. Одна его сторона заросла кувшинками, кремовые чаши которых ловили и удерживали лучи заходящего солнца. На плавающих листьях на одной коралловой ноге стоял белый лебедь, время от времени пуская по воде густую рябь. С противоположной стороны озера, древовидные папоротники и голубая гортензия смешивались с естественным лесом и резко возвышались над невысоким домом с верандой, по лужайкам которого под вязами и дубами прогуливались гости. Две служанки ставили на уличный стол на козлах клубнику со сливками. Это был довольно утончённый приём: с гостями из соседнего правительственного дома - летней резиденции губернатора штата, с наёмными лакеями, тремя музыкантами из Мельбурна и большим количеством шампанского. Был даже разговор о том, чтобы одеть кучера в тугой чёрный пиджак и поставить его в баре на розлив шампанского, на что Альберт ответил, что нанимался следить за лошадьми.

- Я так и сказал твоему дядюшке: «Я кучер, а не чёртов подавальщик».

Майк рассмеялся.

- С этими татуировками в виде русалок и прочих у тебя на руках, ты больше похож на моряка.

- Моряк их мне набил. В Сиднее. Он хотел ещё и на груди, но у меня закончились деньги. Жалко. Мне было всего пятнадцать…