Unknown

– Это Ролло, – укоризненно ответил Мюррей. – Я сказал ему лечь рядом с тобой, чтобы ты согрелся: тебя трясло от озноба, если ты не заметил.

– Да, я заметил.

Уильям с трудом поднялся и заставил себя поесть, но был счастлив снова лечь – на безопасном расстоянии от пса, который теперь лежал на спине с поднятыми кверху лапами, сделавшись похожим на гигантское волосатое насекомое. Уильям провел рукой по своему липкому лицу, пытаясь стереть этот тревожный образ из своей головы, пока он не проник в его горячечные сны.

Совсем спустилась ночь, и небо над головой прояснилось – пустое и огромное, безлунное, но сверкающее далекими звездами. Уильям подумал об отце своего отца, который умер задолго до рождения Вилли и был известным астрономом-любителем. Папả частенько брал Вилли, иногда вместе с мамой, полежать на лужайке в Хилуотере, чтобы смотреть на звезды и называть созвездия. Сине-черная пустота была холодным зрелищем, и его лихорадочная кровь трепетала. Но, тем не менее, звезды утешали.

Мюррей тоже смотрел ввысь, его татуированное лицо выглядело отстраненным.

Привалившись к бревну, Уильям откинулся назад и принялся думать. Что делать дальше? Он все еще пытался осознать, что Генри Вашингтон, а, значит и остальные контакты в Дисмал-тауне, скорее всего, были повстанческими. Не ошибался ли этот шотландский могавк в том, что говорил? Или пытался для каких-то своих целей направить по ложному следу?

Интересно, но зачем это ему? Мюррей не знал о Уильяме ничего, кроме имени и того, как зовут его отца. А когда они впервые встретились во Фрейзерс Ридж несколько лет назад, лорд Джон был лишь частным лицом. Ну не мог Мюррей наверняка сказать, что Уильям – военный, не говоря уж о том, что разведчик, и уж тем более, откуда ему знать о его миссии?

А если Мюррей не хотел его дезинформировать, и был прав в том, что говорил... Уильям сглотнул, потому что во рту пересохло и слиплось. «Тогда я едва не попал впросак». Что могло бы произойти, если бы он пришел прямо в гнездо повстанцев, да еще в таком крохотном городке, как Дисмал-таун, и беспечно открыл бы свои цели и назвал свое имя? «Они бы повесили тебя на ближайшем дереве, - холодно констатировал его мозг, - и выбросили бы твое тело в болото. Что же еще-то?»

Это привело к еще более неприятной мысли: как мог капитан Ричардсон настолько ошибаться в своей информации?

Уильям сильно потряс головой, пытаясь привести свои мысли в порядок, но единственным результатом стало то, что голова снова закружилась. Движение привлекло внимание Мюррея, и он взглянул на Вилли, который в порыве произнес:

– Ты сказал, что ты могавк.

– Могавк.

И глядя в это татуированное лицо и темные глаза, Уильям в этом не сомневался.

– Как так получилось? – спросил он торопливо, чтобы Мюррей не подумал, что Вилли сомневается в его правдивости. Мюррей явно колебался, но ответил.

– Я женился на женщине из племени каньен`кехака и был принят в клан Волка жителей Снейктауна.

– А-а. А твоя... жена, она?..

– Я больше не женат.

В том, как он говорил, не было ни намека на угрозу, но прозвучало это с какой-то мрачной окончательностью, которая положила конец любым другим расспросам.

– Сожалею, – официально произнес Уильям и замолчал. Снова начинался озноб, и вопреки своему нежеланию, Уильям соскользнул в лежачее положение, натягивая на уши одеяло и прижимаясь к псу, который глубоко вздохнул и громко пустил газы, но не шелохнулся.

Когда озноб, наконец, снова прекратился, Уильям опять погрузился в сновидения, только теперь жуткие и полные насилия. Его сознание каким-то образом зацепилось за индейцев, и они преследовали его, превратившись в змей. Те, в свою очередь, стали древесными корнями, проникшими сквозь извилины его мозга и взорвавшими череп, высвобождая еще больше змеиных выводков, которые сворачивались кольцами и петлями.

Вилли снова проснулся, взмокший от пота и с болью во всем теле. Он попытался подняться, но обнаружил, что руки его не держат. Кто-то стоял рядом с ним на коленях... Это шотландец, могавк… Мюррей. Вспомнить имя было почти облегчением, и ему стало еще лучше, когда он понял, что Мюррей держит возле его губ котелок.

Это оказалась вода из озера: Уильям узнал ее странный свежий и горький вкус и с жадностью выпил.

– Спасибо, – прохрипел он и вернул пустой котелок. Вода дала ему силы, чтобы сесть. Голова все еще кружилась от жара, но сны удалились, по крайней мере, на данный момент. Вилли вообразил, что они пока притаились в ожидании за маленьким кольцом света, который отбрасывал огонь, и решил, что больше не заснет – ну, не сейчас.

Боль в руке усиливалась: горячее, тянущее ощущение и пульсация, которая бежала от кончиков пальцев к середине плеча. Пытаясь контролировать и боль, и ночь, Уильям снова завел разговор.

– Я слышал, что могавки считают немужественным выказывать страх... И если их поймали и пытают враги, то они ничем не проявляют страдания. Это правда?