Унтовое войско

Все это дружески сообщаем китайскому правительству на его размышление и не сомневаемся, что этот лист послужит ясным и твердым доказательством любезного и искреннего расположения всемилостивейшего государя императора к его богдыханову величеству».

Муравьев умолк и взглянул на царя. Тот покосился на Константина.

— Я полагаю, что составлено недурно, — отозвался великий князь. — Убеждения ваши, генерал, весьма ясны и точны.

— Не чересчур ли твердо? — усомнился царь.

— В самый раз, ваше величество.

— Ну что же, быть так. Я утверждаю этот проект, генерал, — ответил Александр II. — И сделаю повеление министерству иностранных дел, чтобы оно снабдило вас полномочиями для переговоров с китайцами. Плавание по Амуру велю продолжить, но воздерживаться от всяких насильственных мер. Применять открытую силу разве только для освобождения русских, если таковые будут схвачены китайцами в плен.

— Ваше величество! — заговорил Муравьев. — Китаю за его разумную позицию мы могли бы предложить артиллерию. Она у них весьма плоха.

— Сделайте представление военному министру. Ну уж раз… если ты, генерал, так добр до китайцев, то не откажи в просьбе и своему государю. Нерчинские заводы мы снова взяли к себе…

— Да, государь. Все заводы с имуществом переданы кабинету его величества, — отозвался Муравьев.

— Ты не забыл, что они все же оставлены на твою ответственность?

— Помню, ваше величество! Держи в узде горное правление и горные конторы и всех прочих… Мы на тебя во всем надеемся. А просьба к тебе вот о чем. Мои министры досаждают мне проектами… Они внушают мне, чтоб высочайше было соизволено часть земель по левому берегу Амура отдать в собственность кабинета его величества… как бы… ну… в вознаграждение, что ли, за отпуск горных рабочих и крестьян в казаки вместе с землей. Уж я не знаю как и поступить.

Царь деланно засмеялся, испытывая неловкость перед Муравьевым:

— Услуга за услугу…

— Пока я никак не вижу, что я могу сделать для кабинета его величества, — сказал Муравьев.

— Вы хорошо знаете те земли… по левому берегу Амура. Вот и подберите по своему усмотрению.

Муравьев, не задумываясь, ответил:

— Я больше, государь, находился при сплавах на воде, нежели на суше. Прикажите полковнику Ахтэ составить проект. Он бывал на тех землях с экспедицией и лучше меня разбирается…

— Ну так я тебя больше не задерживаю, — с холодком заключил царь и повернулся к Константину, взял его под руку и повел к окну, оживленно о чем-то спрашивая.

В Париже в конце марта воюющие стороны подписали мирный договор. Это известие задержало Муравьева в Петербурге. Сразу же встал вопрос: как поступить с войсками, сосредоточенными в устье Амура? Муравьев написал письмо наказному атаману Забайкальского казачьего войска Михаилу Семеновичу Корсакову. Проводить или не проводить сплав? У Муравьева никаких сомнений: проводить! Письмо звучало категорично:

«Ты сумеешь обойтись с китайцами по высочайшей воле и, если они вздумают загородить тебе дорогу джонками, ссылаясь на мирный договор в Париже, то продолжай идти безостановочно, не делая, однако же, им вреда. А если они станут стрелять, то скажи им… что они ответят за сие перед своим богдыханом.

Странно мне отправлять Амурскую экспедицию без себя, но я хорошо сделал, что остался здесь. Буду свидетелем всех перемен, которые должны совершиться. Нессельроде уйдет и с ним еще кое-кто. А новые министры пока неизвестны. До сих пор все очень неопределенно. Мы тут впотьмах бродим.

Ныне я распечатываю русские газеты не с любопытством, а с огорчением. Войну проиграли… Наше же с тобой утешение одно: отомстили у себя неприятелю за Севастополь».

За месяц до сплава пришло в Читу предписание от Муравьева: войска с Амура возвратить, оставив в устье лишь один батальон. Карсаков, как военный губернатор и наказной атаман, начал готовить три транспорта с продовольствием, чтобы обеспечить пищей возвращающихся с устья Амура солдат и казаков. В штабе велись подсчеты, сколько потребуется скота на забой, сухарей, крупы, соли, спирта. Уточнялось, какой провиант разгрузить на Усть-Стрелке, какой — на Кумарском карауле, какой — в устье Зеи.

Муравьев полагал быть в Иркутске в начале лета, но боли в печени и груди заставили его обратиться к врачу. Вместо Сибири пришлось ехать в Мариенбад. Николай Николаевич во всем слушался врачей и лечился весьма прилежно. Он понимал, что с его болезнью шутить нельзя, и надеялся, что воды Мариенбада принесут ему облегчение. Поражение в Крыму подействовало на него угнетающе, он так волновался при чтении газет, что врачи опасались, как бы с ним не случился удар.