Уорхол

Я приехал в Нью-Йорк в 1949 году и, заинтересовавшись искусством году так в 1951-м, приметил эти странные отпечатанные рисунки. Другие художники вечно обсуждали, как ему удалось добиться такого эффекта, и никто толком не понимал, как он это делает. Когда он зашел в галерею и нас познакомил Натан, я подумал: «Надо же, какой он застенчивый юноша, очень застенчивый». И мы сразу приглянулись друг другу. Очень подружились. Я подыскивал себе подработку, а Энди всегда был готов помочь, и рисунки мои ему были по душе, вот он и сказал: «Есть для тебя подработка».

На тот момент у него было много дел сверх плана, и я приходил к нему в квартиру каждое утро и работал над разными проектами. Копировал его рисунки. Когда я освоил блокирование, он рисовал, а я обводил чернилами, потом сворачивал бумагу так, чтобы точно совпадало, и получалось, словно сделал он сам. Нельзя было догадаться, что это кто-то другой, потому что я просто повторял за ним.

Он всегда, абсолютно всегда носил слаксы, белые носки, мокасины и рубашку нараспашку. Я и не помню его с галстуком. На самом деле он всегда говорил мне: «Не понимаю, зачем ты галстук носишь. Не нужно его вообще носить». Но я не помню, чтобы он и неряшливым был, никогда не ходил запачканным в краске.

Вообще в квартире мебели почти не было. Это была квартира-распашонка. В самой последней комнате в конце коридора, где была ванная, находилась спальня, и я заметил, что кроватей не было, только два матраца рядышком на полу.

В остальном квартира была несколько пустынна, исключая его чертежный стол, лайтбокс и черно-белый телевизор, часто включенный. Я наблюдал, что он много работал под телевизор, сидел подогнув ноги с блокнотом на коленях, пока его мать держала ботинок, который он рисовал. А потом она его надевала, а потом и оба напяливала, и они хохотали, потому что в этих ботинках она была очень смешная. И шагу в них сделать не могла, слишком широкая нога была, ходила всегда босиком. Энди очень смеялся.

Я приходил туда часов в десять-одиннадцать и работал до обеда. Он получал заказы без перерыва. Являлся, пожалуй, самым востребованным рекламным художником в то время, получая грандиозно высокую зарплату; сто – сто двадцать пять долларов в неделю считались хорошим заработком для работника в мастерской. Он зарабатывал где-то тридцать пять – пятьдесят тысяч за год. Он даже говорил, что посылает деньги домой, братьям.

Я нравился его маме, и для него имело большое значение, что кто-то мог пообщаться с нею и отлично ладить. Она была ему предана, и казалось, что вся ее жизнь вращается вокруг Энди. Вряд ли у нее много знакомых было. Она беспрестанно предлагала нам бутерброды все время, что мы работали, и никогда не понимала, о чем мы разговаривали. С ней он говорил по-чешски и, по-моему, не слишком ее уважал. Как-то я сказал ему: «Знаешь, твоей маме приходится преодолевать эти пять пролетов, чтобы сходить в А&Р, и подниматься своим ходом по лестнице со всеми покупками. Разве ей не тяжело?» Он ответил: «Ой, нет, ей нравится». Она носилась по комнатам, готовя, чистя и убирая. Он целиком от нее зависел, что всегда меня немного шокировало, но, кажется, ей это действительно доставляло удовольствие.

Энди любил сплетни. Я любил сплетни. У нас всегда был отличный контакт в плане «что, где, когда». Никогда не говорили об искусстве, всегда только о людях и вечеринках, кто с кем пришел. Он желал знать обо мне все. Чем занимаюсь? С кем вижусь? Но о себе никогда фактами не делился. Я всегда подкидывал ему много информации, которую он хотел слышать. Поэтому и ладили. Он любил поговорить о парнях: кто был классный, кто был сексуальный, интересовался, не встречался ли я с таким-то парнем и как он, какого телосложения, всегда очень интересовался сексом, а его манера одеваться была очень двусмысленной, вызывающей, штаны в облипку, он был весьма заинтересован в сексуальном плане другими мужчинами, и мы часто обсуждали это. Думаю, Энди получал настоящее чувственное удовольствие от этих разговоров. «По-моему, тебе стоит с ним пойти и сделать то-то и то-то, по-моему, вы подходите друг другу». Любил такое, ему этого было почти достаточно, чтобы удовлетворить свой сексуальный аппетит.

У него была подружка по имени Валери, а у той парень моряк, и в определенные вечера недели он ходил к ним на уроки, они обучали его сексу. Думаю, он приходил просто понаблюдать и взять что-нибудь на заметку, но, по-моему, это было забавно. Я того парня никогда не встречал, но Энди подтвердил: «Да, раз в неделю они меня зовут и проводят уроки секса».

Он никогда не жаловался на личные дела. Думаю, он радовался жизни, где и чем бы ни занимался. Никогда не заговаривал о чем-либо неприятном. Оборотную сторону мне не показывал. Даже если ему не нравилась чья-либо работа, он всегда хоть что-то хорошее в ней находил. Никогда не обращал внимания на плохое. Для меня он всегда был бодр. Никогда не бывал не в духе, никогда, совсем. Вот почему мне нравилось общаться с ним. Он всегда был доволен всем по жизни. Вот что в нем так освежало. Все у него замечательно.