upload

чтобы приподнять и обрисовать мою грудь, при этом совершенно ее не прикрывая. Когда

я его надеваю, то восхищаюсь им. Ровные иссиня-черные линии пересекают мою кожу и

обхватывают груди, подчеркивая изгибы и приподнимая их, как восхитительные дольки.

Это белье, определенно, на голову выше всего, что я носила раньше, а его

сдержанная изысканность очень сексуальна. В лаконичных черных линиях читается намек

на строгость, но лишь намек.

Взгляд непроизвольно останавливается на участках, где моя киска выпирает под

сетчатой тканью трусиков, а розовые соски уже торчат. Я провожу рукой по животику и

груди, слегка дрожа. Предвкушение меня порядком возбудило.

На столике рядом с кроватью замечаю ошейник. Беру его в руки и начинаю

разглядывать. Это не клепаный собачий ошейник, как я представляла. Он латексный, весь

в тонких дырочках, как филигранное кружево, а застежкой служат маленький латексный

«язычок» с одного конца и выпирающий «гвоздик» - с другого. Я прикладываю его к шее.

Желудок сводит от ощущения его прикосновения к коже, и меня накрывает

осознание степени его символизма. Это знак моей покорности. Я подчиняю себя чужой

воле, когда ношу его. Это чувство, к моему удивлению, эротично до дрожи.

В голову приходит мысль: Может, помимо прочего, это какая-то сокровенная и

глубоко скрытая часть моей личности. Я проталкиваю «гвоздик» в «язычок» и фиксирую

на шее ошейник. Он мне идет, хорошо и красиво сидит, словно черное кружевное

ожерелье-лента.

Бросаю взгляд на настенные часы. На них почти полвосьмого. Припоминаю

инструкции. Я одета, как мне было велено, поэтому перемещаюсь к белому пушистому

коврику перед кроватью и опускаюсь на колени. Сначала чувствую скованность и

стеснение, несмотря на то, что нахожусь в комнате одна. Первые долгие минуты я

провожу, накручивая на пальчик меховые ворсинки ковра. Уже чувствую, что начинаю

подмерзать, когда мне кажется, я улавливаю какой-то слабый звук. Уже полвосьмого, и я

жду: терпеливо и с предвкушением. Но ничего не происходит.

Он опаздывает? Его что-то задержало?

Не знаю, стоит ли встать и написать ему смс-ку, чтобы удостовериться, что с ним

все в порядке. Или лучше остаться на месте?

Я слышу, как медленно тикают часы, и продолжаю стоять на коленях. Прошло пять

минут, затем десять, и я не могу больше терпеть. Встаю и направляюсь в прихожую, где

оставила свою сумку, чтобы проверить, не пришло ли на телефон сообщение от Доминика.

Едва я ступила на прохладный мраморный пол прихожей, как до слуха доносится, как в

замке проворачивается ключ. Сердце ухает, и страх сковывает тело, а ладошки начинает

покалывать. За секунду я разворачиваюсь, прыгаю назад в спальню и вновь оказываюсь на

коленях. Слышу, как открывается входная дверь, и в прихожей раздаются неспешные

шаги. Продолжительная тишина…затем вновь звук шагов и движения. Но он не сразу

входит в спальню. Я благодарна за промедление. Надеюсь, что до того, как он зайдет, мое

сердцебиение успокоится, а дыхание придет в норму. Но, похоже, я не могу их

контролировать. Меня по-прежнему гложет чувство проявленного неповиновения, отчего

кончики пальцев дрожат.

Какого черта он делает? Это ожидание мучительно!

Звук шагов приближается к спальне. Он стоит в дверном проеме, но я не поднимаю

головы.

- Добрый вечер! - его голос глубокий, низкий и пропитан силой.

- Добрый вечер, - слегка приподнимаю взгляд, чтобы видеть его ноги. На нем

джинсы. Продолжительная пауза, затем я вспоминаю и добавляю, - сэр.

Он приближается ко мне.

- Ты выполнила мои указания?

Я киваю.

- Да, сэр, - по-прежнему не смотрю ему в лицо. Нервничаю из-за этого нового

Доминика: Доминика, которому я согласилась повиноваться.

- Полностью? - голос стал теперь еще мягче, но с нескрываемой сталью под

внешней патокой. - Встань.

Я встаю, осознавая, как моя обнаженная грудь непроизвольно приподнимается

малюсенькими чашечками бра, а трусики с практически оголенным лоном бессовестно

зазывают. Но также я знаю, что выгляжу прекрасно и по резкому вдоху, вырвавшемуся из

груди Доминика, могу сказать, что он думает также. Я впервые поднимаю на него взор. Он

другой: по-прежнему невероятно красив, но его черные глаза суровы, а губы сведены так,

что можно было бы назвать их выражение жестоким, если бы в них также не

присутствовала и нежность.

Ты послушалась меня? - спрашивает он.

- Да сэр, - снова повторяю я и краснею. Я вру. Он, должно быть, знает это. Мое

сердце вновь пускается вскачь, пальцы дрожат, а коленки слабеют.

- У тебя есть еще один шанс. Ты была послушной?

Я делаю протяжный судорожный вдох.

- Нет, сэр. Я вышла в прихожую, когда вы задержались.