Управленческая элита. Как мы ее отбираем и готовим

В 1988 г. в жизнь целомудренных, не развращенных экономическими свободами граждан ворвались кооперативы. Их уставы содержали замечательные строчки о том, что покупать и продавать товары и услуги, в том числе и рабочую силу, они могут по тем ценам, по которым сочтут нужным. Правда, затем посыпались разного рода законодательные ограничения, но человеку смышленому обойти их не составляло труда. Компетенция законодателя явно уступала компетенции предприимчивого кооператора.

Вскоре и государственные предприятия получили определенные свободы, в частности, в использовании договорных цен, и главный экономический механизм горбачевской «перестройки», в чем-то разрушительный, а в чем-то созидательный, сложился. Суть его сводилась к возможности быстрого обогащения двух категорий граждан:

1) предприимчивых производителей товаров и услуг, умело продающих результаты своего труда;

2) предприимчивых расхитителей так называемой социалистической собственности, смело и умело реализующих возможности своего служебного положения.

Обе категории оказались в полном ладу с законом, столь запутанным и двусмысленным, что становиться сразу на чисто уголовный путь обогащения значило расписаться в собственной правовой и экономической бездарности.

Значило ли это, что законодатель оказался некомпетентным и бездарным? Да, он производил такое впечатление. Но это было не совсем так. Просто законодатель сам оказался, что называется, лицом заинтересованным, ибо в значительной степени формировался из второй упомянутой нами группы граждан, группы предприимчивых расхитителей или их представителей:

именно тогда, когда законодатель борется сам с собой, закон оказывается запутанным и двусмысленным.

Это был недолгий и, по-своему, романтический период (1988–1989 гг.), когда еще не произошло разгула преступности и сращивания криминала с политическими структурами, правоохранительными органами и судебной системой.

Кооператоры, ощущая общее братство, часто встречались между собой, вели какие-то переговоры за богато накрытыми столами в ресторанах, в одночасье ставших для них более чем доступными.

Если во вторую группу граждан мог попасть далеко не всякий, то уж кооператив-то открыть мог, подсуетившись, всякий. И даже – в Москве, если в родном городке прижимают.

Можно было оценивать роль кооперативов процентами в общем объеме производства страны. Это значило не очень успешно ориентироваться в ее экономическом механизме. Но можно было оценивать и по-другому.

Любой советский человек мог теперь покинуть буксующий, сползающий назад экспресс административно-экономического принуждения и самостоятельно отправиться в путь по экономическому бездорожью.

Добродетель советского человека подверглась суровому испытанию.

Раньше искренне считалось: советского человека не купишь, он на деньги не падок. Разве что отдельные отщепенцы. Да и откуда у честного человека большие деньги?! Теперь же оказалось, что очень даже и купишь. Настоящей проверки большими деньгами, позволяющей оставаться в ладу с законом, советский человек сплошь и рядом не выдерживал и деньгами быстро развращался.