Управляемый зной

– Вот и долетели, – сказал старший агент Джон Джонс, останавливаясь на металлическом пороге самолета, и поднял кверху руки, потягиваясь всем своим сухощавым телом так, что суставы захрустели.

– К сожалению, уже долетели… Да, скорее всего, к сожалению. Не к счастью, уж точно…

Фраза прозвучала для старшего агента совершенно непонятно, и он, уронив одновременно обе руки, даже оглянулся через плечо. Но его собеседник смотрел куда-то в сторону, даже не на три военно-транспортных «Боинга», что занимали свои стояночные места неподалеку, а вообще в неопределенную даль, где в темноте над горизонтом светился воздух. Такое свечение бывает только от жизнедеятельности большого города.

– Там Краков?

– Нет. Это Мехув, – объяснил один из пилотов, идущий следом за профессором. – Краков чуть в стороне. На машине можно за 40 минут добраться. Дорога хорошая, город красивый. Никогда в Кракове не были?

– Там моя мама родилась. Я – не был. И не надеялся когда-либо побывать.

Голос Кошарски звучал сухо, и интонация сразу показывала, что к продолжению беседы он не расположен. И вообще всячески старался показать мимикой лица свое недовольство.

К самолету трап, как при посадке, не подавали. И никто встречать прилетевших не спешил. Раскрыли задние грузовые распашные двери и спустили собственный телескопический трап-мостик для грузового транспорта. По нему все и спускались.

Только выйдя из самолета на бетонную полосу аэродрома военной базы НАТО в Польше, профессор Фил Кошарски понял, как утомила его вся эта скоропалительная затея. И он понять не мог, каким образом так легко дал втянуть себя в эту авантюру. Ведь всегда посторонними считался человеком несговорчивым, даже упрямым. Сотрудники на него жаловались, и он знал об этом. И сам считал, что за свои поступки всегда отвечает и не имеет склонности бросаться головой в незнакомый водоем. Всегда делал только то, что считал нужным сделать. И вдруг такая неожиданная оплошность, словно кто-то непонятным образом подавил его волю. И только уже здесь, в Польше, профессор опомнился и вернулся в нормальное свое состояние. Но полностью ли вернулся, тоже было непонятно.

Коммандос выгружались последними. Для кратковременной поездки, а профессор рассчитывал именно на поездку кратковременную, у коммандос с собой было слишком много груза. И громадные рюкзаки за спиной, и пристяжной баул поверх рюкзаков, и еще большие и тяжелые спортивные сумки с собой тащили. В сравнении с саквояжем Кошарски, груз у каждого был такой, будто бы это спецподразделение в антарктическую экспедицию направилось. На зимовку.

– Мистер Джонс… Или как вас здесь лучше звать? Пан Джонс? Подскажите-ка мне, мы официально имеем право находиться на территории Польши? Или мы на нелегальном положении? – вопрос, который мучил профессора еще в начале полета, прозвучал только сейчас, когда Кошарски показалось, что он вернулся к прежней своей самодостаточной уверенности.

Старший агент Джонс улыбнулся в полумраке – тусклый свет выходил только из салона самолета, а выдвинувшийся автоматически фонарь над трапом никто включить не догадался.

– Сейчас нас отвезут на место, устроимся, и я выдам вам ваши документы. С официальным разрешением и всеми прочими печатями и штампами.

– Мои документы у меня в кармане, – возразил профессор.

– У вас будут другие. На вашу же фамилию. Не переживайте. Лишними документы никогда не бывают, уж поверьте мне на слово. И лучше не попадать в ситуацию, когда документов не будет хватать.

Кошарски ничего на это не ответил. Он и сам не хотел бы попасть в ситуацию, в которой документов не будет хватать, и хорошо, что старший агент загодя побеспокоился о невозможности попадания в такую ситуацию. Тем не менее как-то неприятно было оказаться под опекой ЦРУ. Кошарски привык чувствовать себя хозяином положения. А здесь ему такой возможности не предоставляли.

– Тут есть какое-нибудь кафе? – спросил он.

– Сильно проголодались?

– Дело не в голоде. Сама пища для меня не является принципом. Но при моем состоянии здоровья соблюдать режим питания необходимо. Думаю, и в ваших интересах видеть меня здоровым и ходячим, нежели стонущим и лежачим. Вы меня не на лечение, я надеюсь, привезли. Лечиться я привык у своего врача. А здесь мне нужно сделать дело, и дело, как я понимаю, важное, и сделать его я смогу только тогда, когда буду чувствовать себя здоровым.

– Вы, когда болеете, не можете работать? – с непонятным удивлением спросил старший агент. – Я вообще-то считал, что умственной работе никакая болезнь не мешает. Это не к нашей ситуации относится, а так… Теория…

– Я, когда болею, очень раздражен. Могу застрелить того, кто не вовремя ко мне в дверь постучит. Если бы у вас была язва, вы поняли бы, что это такое.

– Буду иметь в виду. И потому, как только вы дадите понять, что плохо себя чувствуете, я заберу у вас оружие. Мне еще жить хочется…