Упраздненный театр

"Что это значит - голод на Украине?" - думает Ванванч. Он наклоняется к Люлю. "Голод - это когда все голодные?" - шепчет он. "Не все, не все... шепчет она, - ты же не голодный?" - "Евпатория", - говорит татарин. Из-за поворота возникает Евпатория. "Евпаторийцы и евпаторийки! Евпаторяне и особенно евпаторянки! - торжественно провозглашает Ваграм. - К вам приехала Луиза Левоновна и Куку, ура! Люлюшка и Кукушка!.. Мистический конгломерат... проницательные пролетарии промена-да!.." Тетя Сильвия смеется, вглядываясь в подступивший город.

Из окна белого санаторного домика можно выпрыгнуть на золотой сухой, рассыпчатый песочек евпаторийского пляжа и втянуть всей грудью морской солоноватый дух - аромат голубой волны и выкинутых на берег, прожаренных под солнцем водорослей, и едва уловимое вкрадчивое благоухание серебряной, затаившейся в воде камбалы.

На Ванванче белая маечка и красные трусы, и соломенная шляпка такая же, как на Люлюшке, и почти полная воля, и почти полная безнаказанность. "Полная свобода! - провозгласил Ваграм Петрович, едва они вошли в новое жилище. - Полная свобода и сумасбродство!.. Но спать ложиться вовремя, кушать жадно и усердно, тетю Сильвию слушаться беспрекословно, а в остальном - полная свобода и разгильдяйство!.."

Ванванч подпрыгнул высоко, по-индейски. Люлюшка усмехнулась. Тетя Сильвия, покусывая губы и презирая пустопорожние восклицания, вынимала из чемоданов вещи и раскладывала их в белом шкафу.

Дети бегали по пляжу, взметая золотые брызги, кричали и хохотали, придумывали игры. Впрочем, каждой придумки хватало на три минуты. И тетя Сильвия крикнула им из окна раздра-женно, как она умела: "Люлю, хватит! Успокойся!.." - "А свобода?" - спросила Люлюшка. Но в окне, словно в раме, застыло лицо матери, и Ванванч тут же различил на сестре корсет, разбухаю-щий под платьицем... Потом они сидели у самой кромки воды, подставив бледные городские ступни ленивой полдневной волне, не шевелясь, приходя в себя и припоминая. Люлюшка - свое, печальное и безобразное, приправленное истошными материнскими криками, что-то запретное и унизительное; Ванванч - Жоржетту, Жоржетту, Жоржетту, не мамочку, не бабусю, не мацони с белым лавашом... а Жоржетту, отказавшуюся ехать к буржуям.

На следующий день они наслаждались безмятежными прогулками в дальний конец пляжа, где тетя Сильвия купила им малиновое мороженое, выскочившее из желтых прокуренных пальцев продавца. Сначала оно плюхнулось розоватым комком в алюминиевую формочку на заботливо подставленную круглую вафлю, затем ее прикрыла другая вафля; нажатие большого пальца - и сладкое колесико у тебя в руке, на кончике языка, холодное, ароматное, затем - в горле, не успев еще растаять, но успев охладить и пронизать все малиновым благоуханием и кольнуть зубы... или вишневое... или сливочное...

При этом на тебя смотрит, почти заглядывая в рот, смешное существо на тонких ножках в заношенной не летней юбочке и в дырявой шерстяной кофточке с чужого плеча, несмотря на полдневный зной. Оно впивается острыми глазами в твое мороженое, на острой шейке шевелится комочек, и кончик языка время от времени поглаживает сухие губы.

За ее спиной - странная женщина почему-то в пальто и в косынке, укрывшей всю голову. Дряблые щеки несвежего цвета видны из-под косынки. Она босая. В пальто и босая... И тоже смотрит с удивлением и даже с неприязнью. И не на мороженое, как девочка, а прямо на Ванванча, на его соломенную шляпку, из-под которой высыпаются каштановые колечки; затем она переводит взгляд на тетю Сильвию: какая она стройная в облегающем белом платье, а под ним - тоненькие ножки, еще бледноватые, городские, а прическа короткая по самой последней моде, и в белой сильной руке - расшитый кошелек...

Тетя Сильвия отворачивается и тянет Ванванча за руку, властно и резко. "Ну хватит, хватит, идемте, дети!.. Слышите?" Девочка делает шаг в его сторону, и Ванванч понимает, что сейчас она подскочит и вонзит длинный жадный нос в вишневое месиво. "Мама, купи ей мороженое", - безнадежно шепчет Люлю. Тетя Сильвия уводит их. "Почему ей не купили мороженое?" спрашивает Ванванч. "У нее ангина", - презрительно кривится Люлюшка. "Не глотай! - кричит тетя Сильвия дочери. - Не глотай с такой жадностью!.. Погибнешь, дура!.." "Не ори на меня", - шипит Люлю.