Упрямица

Во время урока рукоделия мы должны говорить на французском или английском. По-французски я разговариваю неплохо, но по-английски! Все получается ужасно, так плохо, что мне стыдно открывать рот. Нелли такая добрая, всегда мне помогает. Вообще, мы с ней усердно занимаемся каждый день вдвоем с пяти до шести: когда другие девочки отдыхают после чая, она дает мне уроки английского.

Ты меня спрашиваешь, есть ли у меня подруги. Есть: Нелли и еще шесть девочек из моего класса, но Нелли я люблю больше всех.

В следующий раз я тебе обязательно всех опишу, а то сегодняшнему письму не будет конца и края. Только одно я тебе еще скажу: среди них есть одна – поэтесса-писательница. Интересно, правда?

Когда мы гуляем (ежедневно с двенадцати до половины второго, сразу после занятий, и с пяти до семи после обеда), я всегда иду с Нелли. Мы гуляем попарно, длинным строем и не должны оглядываться по сторонам или останавливаться. Это ужасно скучно! А мне иногда так и хочется взять да убежать далеко-далеко за горы… И не возвращаться в свою тюрьму!

По воскресеньям мы ходим в церковь, но здесь мне это совсем не нравится. Вокруг чужие люди, и молиться среди них как-то не хочется, а здешний пастор старый-престарый, говорит всегда так, что его и не поймешь.

То ли дело у нас в Моосдорфе! В церкви все знакомые, и так красиво играет орган. А когда начинают петь крестьянские мальчишки, мне кажется, что я не на земле, а в раю – так чисто и радостно становится на душе! А иногда, когда солнечные лучи падают через витражи, так что на полу появляются такие яркие красивые цветы, это так замечательно, так красиво, как нигде в мире!»

Прочитав эти строки, Ильза вынуждена была остановиться. От тоски по дому, по всему, что было ей дорого, она залилась горькими слезами. Только спустя несколько минут она успокоилась и, отерев слезы, продолжила читать свое письмо.

«Поклонись маме и поблагодари ее от меня за дневник. Скажи ей, что я ничего не записываю в него, потому что совсем нет времени!

А теперь прощай, дорогой мой папочка! Целую тебя крепко бессчетное число раз. Поцелуй от меня Боба и поклонись Йохану.

Твоя неописуемо любящая дочьИльза Маккет.

P. S. Папочка! Мне бы хотелось брать уроки рисования у учителя Нелли, профессора Шнайдера. Можно? Я завтра же начну!

P. S. Ах, чуть было не забыла! Папуля, миленький! Пришли мне ящик с домашним печеньем, вареньем и сливочными тянучками, а еще не забудь прислать копченой колбасы! Нам так всегда хочется есть, когда мы ложимся спать…

Р. S. Мама всегда ругает меня за плохой почерк, ты уж меня, папуля, прости и не говори ей ничего об этом.

Р. S. Фрейлейн Гюссов – просто прелесть, я ее обожаю!»

Родители Ильзы и пастор как раз пили чай на балконе, когда со станции прибыла почта с письмом от Ильзы.

Герр Маккет начал читать его вслух и так растрогался, что еле мог продолжать.

– Я поеду за несчастной девочкой и верну ее домой, – объявил он, дочитав письмо до конца. – Она там погибает от тоски, и я не знаю, зачем мы заключили своего единственного ребенка в этот пансион. Правда, Анна? Как вы полагаете, пастор, не съездить ли за ней?

Пастор взял письмо, прочел его еще раз от начала до конца – и остался очень доволен.

– Нет-нет, герр Маккет, – ответил он, – я совершенно противоположного мнения. По-моему, просто грешно думать об этом всерьез! Ведь Ильза сама уже начинает понимать, что ей нужно развиваться. Наша девочка уже сравнивает себя с подругами и видит, насколько они ее обогнали, сознает все пробелы в собственных познаниях и воспитании. Мы многого добились за это короткое время. Признаться, больше, чем я ожидал!

– Естественно, что она тоскует, Рихард, – сказала фрау Анна. – Подумай только, ведь она привыкла к неограниченной свободе и вдруг должна подчиняться школьной дисциплине! Ей с ее резвым характером слишком трудно сразу привыкнуть к строгому порядку, но она остепенится. С Божьей помощью из сорванца еще выйдет милая, благовоспитанная девушка!

Герр Маккет был недоволен, что его не хотят понять. Рассудительность фрау Анны не могла его убедить, он рассуждал лишь своим нежно любящим сердцем, которое сжималось от боли при мысли о тоскующей дочери.