Упрямица

Даже в этот страшный момент сознание Мерседес не покидала жуткая мысль, что она полюбила самозванца. Два разных человека, две души, два противоположных характера не могли жить в одном телесном облике. С каждым днем, с каждым своим поступком мужчина, который завоевал ее любовь, все менее походил на ее прежнего супруга.

– Арнольд использует свое превосходство в весе, – Агнес со знанием дела комментировала поединок. – Салми предсказывал это! Теперь одна надежда на то, что твой красавчик муж окажется достаточно подвижным и увертливым, чтобы измотать этого неуклюжего быка. Но, по-моему, он именно так и действует.

Николас в очередной раз избежал разящего удара фон Шелинга и мрачно усмехнулся, наблюдая, в какую слепую ярость впадает его противник, чувствуя, что поединок складывается не так, как ему хотелось.

Фортунато по-прежнему соблюдал безопасную для себя дистанцию и не тратил силы, отбивая рассекающие со свистом воздух удары вражеской сабли. Он не прибегал к рубящим ударам, зато, ловко вращая кистью руки, наносил уколы острием тяжелого оружия и мелкие порезы то тут, то там, но фон Шелинг, казалось, был невосприимчив к боли.

«Орудуя саблей, будь точен, как пикадор, колющий копьем быка», – советовал когда-то Нику легионер Андре. К сожалению, животное в образе человека, которое видел перед собой Ник, походило скорее на медведя из сказочного Черного Леса, чем на испанского быка.

Оба соперника уже покрылись потом и пылью, поднятой ими на каменистой площадке, на которой они совершали свои замысловатые маневры. Несколько раз Николас едва не терял равновесия, изгибаясь и уворачиваясь от смертельно опасных атак фон Шелинга.

– Ну что, притомился? – дразнил Ника пруссак.

– Нет, я заскучал, – откликнулся Ник, уходя резко влево от летящей на него сверху сабли.

И все же его клинок коснулся вражеского клинка, и хотя соприкосновение было лишь скользящим, он ощутил по страшной отдаче в руке и плече, какую мощь вложил в свой удар фон Шелинг.

Еще с полдюжины таких ударов, принятых на свою саблю, и Ник уже не способен будет даже поднять это чертово оружие мясников.

Он пританцовывал, как боксер, вокруг самодовольно ухмыляющегося лейтенанта, не атакуя, даже не расходуя энергию на ложные выпады и финты. Он просто выжидал.

Снова пруссак, выгнувшись вперед, нанес рубящий удар сверху, и снова Ник парировал его сбоку, успев уйти влево. Однако на этот раз он ответил не классическим кавалерийским замахом над головой, а вывернутой кистью руки хлестнул противника лезвием.

Это движение было молниеносным, как бросок гремучей змеи. Сабля Ника скользнула по вытянутой правой руке фон Шелинга, оставив глубокий разрез на его выпуклом, могучем бицепсе. Наконец-то пруссак поморщился, ощутив боль. Он тотчас попытался в ответ рубануть противника, но сделал это неуклюже. Сабля просвистела в воздухе. Фортунато же, легко перемещаясь, удалился на безопасное для себя расстояние.

Вскипев гневом, фон Шелинг чертыхнулся и пустился догонять в досаде неуловимого, более ловкого соперника. Пруссак решил схитрить, изобразив, будто собирается вновь рубить сверху, но быстро поменял направление удара. Сабля очертила дугу сверху вниз и уже с нижней точки полоснула с силой по правому боку Николаса.

Застигнутый врасплох обманным маневром соперник, уступающий пруссаку в физической массе, был вынужден принять на лезвие своей сабли всю мощь его удара. Сокрушительный толчок вывернул ему плечо, и по злорадному блеску, вспыхнувшему в серых глазах фон Шелинга, он понял, что тот догадался об этом.

Но опять Ник заставил своего приземистого врага расплатиться за временный успех. Едва заметный поворот кисти руки, и вот уже фон Шелинг взвыл от боли, когда кончик сабли Фортунато оставил глубокую рану в его трехглавой мышце.

– Ты думаешь измотать меня? Не выйдет! – произнес пруссак по-испански. Он желал, чтобы в его тоне звучала насмешка, но тяжелое дыхание выдавало его усталость.

– Я думаю, что ты истечешь кровью, как свинья на бойне. А ты на самом деле свинья! – отозвался Фортунато.

Никто не считал лейтенанта умным человеком, но даже этот тупица начал осознавать, что одной грубой силой он ничего не добьется. Пора было менять тактику. Он стал медленно подкрадываться к своему мучителю вместо того, чтобы гоняться за ним, как делал раньше. Одновременно он старался уязвить его самолюбие, произнося на своем чудовищном испанском:

– Креольский ублюдок! Недоносок! Вы все гораздо лучше пляшете фламенко, чем воюете!