Упущенные Возможности

И я сообразил — они хотят, что бы я взял эти бумаги, и, как попавшие ко мне, отнес напрямую к Поскребышеву. Потому что, лично им, сделай они то же самое — точно влетит. Срок прохождения документов регламентирован, и неукоснительно соблюдается. А я все ж новичок совсем, и, могут не обратить внимания.

— Без обид парни — ответил я — но я этого делать не буду. Вы лучше меня знаете правила.

В глазах Комякова погасла надежда. А Полянский мягко улыбнулся, и извинился за беспокойство. Потом он посмотрел на свой наручный хронометр, забрал пакет документов у Комякова, и бросил к бумагам в ящик «исходящие», на моем столе. Вежливо попрощался и они ушли. Ну да, даже таскать по коридорам документы, уже нарушение, ващет.

А я, тоже взглянув на часы, понял, что сейчас придет курьер, что обходит клерков и собирает исходящие ежечасно.

Дождавшись, когда стихнут их шаги, я потянулся и достал эту стопку бумаг. Глянул мельком, вроде оформлено как полагается. Не меняя сопроводиловку, пошел к Поскребышеву.

Александр Иваныч, увидев меня, удивился. Ну, то есть, мне так показалось. Меня не вызывали, у начальства сидит Бухарин, чего я приперся?

А я, положил перед ним на стол бумаги, и кратко рассказал суть. Он гораздо лучше меня во всем этом ориентируется, и все понял мгновенно. Кивнул, подвинул документы себе, а мне сказал лишь: «Хорошо, ступай».

Полянский подошел ко мне этим же вечером, на выходе. Товарищ Калинин с охраной отбыли, я собрался тоже уехать.

— Пиво пьешь, товарищи Борисов? — спросил он. А я и не удивился. Просто не ожидал, что так быстро.

— И где же вы все пьете пиво? — согласился я.

Совсем недалеко от Боровицких ворот, через площадь, располагалась самая настоящая пивная. Как я потом узнал, после работы сюда забегает мелочь из Кремля. Приглашение в нее означало, что в этом театре Карабаса-Барабаса, тоесть товарища Поскребышева, куклы приняли меня за своего.

— У вас, с этим Комяковым, свои дела, Олег, — отпив лагера объяснил я Полянскому — но если этого парнишку выгонят, то следующим могу быть я. Ну, ты же понимаешь.

Так я поладил с сотрудниками аппарата, что, как выяснилось, считали меня богвесть кем.

Тишинский рынок меня не впечатлил. Я уже понял, что ни продуктовых карточек, ни безнадежных очередей в этой реальности нет. Лишь какой то диссонанс не давал мне покоя. А потом я сообразил и даже присвистнул.

Везде, за исключением специального павильона Средней Азии, большинство продавцов были русскими. Точнее — ни одного кавказца.

В моей реальности, в конце двадцатых, у товарища Рыкова случился конфликт с товарищем Сталиным. Сталин настаивал на том, что тарифы оплаты труда на Кавказе, в Средней Азии, и на Украине, должны быть, как минимум, вдове выше, чем в Российской Федерации.

Рыков отвечал в том смысле, что негоже за счет русского работника, содержать бездельников с национальных окраин. Естественно, был расстрелян в тридцать седьмом.

Почти на входе на рынок, веселый дед с воза с разными солениями, всучил мне моченое яблоко, для дегустации. Хрустя им, улыбаясь разбитным продавщицам, нахваливающим свой товар, я вспоминал свою реальность.

В моей реальности, из населения России прямо каленым железом выжигали склонность к торговле и рынку. Статьей УК за спекуляцию. Закрытием базаров и рынков, нападками в прессе. Клеймом спекулянта, чуть что. В отличие от жителей Кавказа и Средней Азии. У них то, торговля с рынков не только допускалась и поощрялась, но и была, на высшем уровне, признана национальной особенностью.

А потом, когда в России случились рыночные времена, публика потрясено ахнула. Большинство продавцов на российских рынках оказались кавказцами. Выкинув огрызок в урну, я хмыкнул. Торговать на рынке тоже нужно уметь. А русскому народу, с подачи сталинской своры, семьдесят лет рассказывали, что это неприлично и даже преступно.

Проходя мимо свисающих с крюков гроздьев колбас, окороков и прочих копченостей, мимо мясных лавок, и рыбных павильонов, я вертел головой и посмеивался. Повсюду шла хоть и азартная, но деловитая торговля. И совсем не слышалось южной скандалезности, и выяснения отношений. Основным обращением было слово «товарищ», но слышалось и мадам, и мсье, и сударь. Ко мне обращались — парень. Девиц величали барышня или мадемуазель. Верх раздражения, что я услышал — «Дамочка, дешевле не найдете! Даже не пробуйте искать, не унижайтесь!», обращенное к солидной матроне, что со скептическим видом перебирала зелень сразу на трех, что ли, лотках.

Следуя подсказкам, я вышел в место, где в девяностых была толкучка. Только базара, как такового не было. Скорее это напоминало какой-нибудь Савеловский, двадцать первого века, с поправкой на материалы, из которых построены павильоны..

Толкнув дверь павильона «Скобяные Товары», я, уже спустя пятнадцать минут, вышел обратно, нагруженный как верблюд.

Моей добычей стали — ведерный электрочайник, производства Московского Электролампового Завода. Спиртовка. Бутыль спирта. Турка, она же джезва. Трехкилограмовый мешок кофе в зернах. Кофемолка.