Ур, сын Шама. Формула невозможного

— Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, — усмехнулся Максим Исидорович. — Значит, выпивает он?

— Нет, я не замечал. У Селезневой был день рождения, распили всем отделом бутылку шампанского, и Ура немного развезло. Максим, я очень тебя прошу, чтобы наш разговор…

— Ясно, ясно, можешь не беспокоиться. Скажу и я тебе вполне откровенно: мне этот Ур кажется подозрительным. Откуда он прибыл, с какой целью?

— То есть как? — удивился Грушин. — Он приехал на практику из Румынии.

— Чепуха! Никто не знает, откуда он приехал… Ладно, оставим это.

— Максим, я просто поражен. Ведь Ур официально допущен ко всем нашим материалам…

— Придется вмешаться, дорогой мой. Придется вмешаться… Какие-нибудь странности в его поведении ты замечал?

Грушин наморщил лоб, добросовестно собираясь с мыслями.

— Особенного ничего не замечал… Но вообще-то говорят о нем всякое. Будто пьет он по-лошадиному. Воду, воду хлещет, ты не думай… О способностях его выдающихся говорят — он действительно превосходный физматик. Ну, что еще? Ходили слухи совсем уже дурацкие…

— Какие слухи?

— Даже рассказывать неприятно. До тебя не дошла байка о продавце из промтоварного магазинчика, который будто бы вдруг взлетел на воздух?

— Что-то такое слышал. Кажется, жена говорила. А что?

— Глупости, конечно, Максим, но пошел слух, будто продавца подвесил Ур.

— Как это подвесил?

— Да не стоит даже вникать в несусветности эти.

Помолчали. Потом Максим Исидорович закурил еще сигарету и сказал как бы про себя:

— Может, глупости. А может, не глупости. Массовый гипноз наукой признается…

Грушин стал прощаться. И опять пообещал ему Максим Исидорович, что все будет хорошо. Даже такую фразу бросил: «Осенью защитимся с тобой». Грушин ушел довольный, хотя глаза все еще были растерянные…

Между тем садовник Эльхан с большим знанием дела освежевал барана и приступил к разделке. Тут Максим Исидорович опять замечтался. Он чувствовал, что ухватил самое важное звено. Все более отчетливо вспоминал неприятное ощущение чьего-то неподвижного, тяжелого взгляда на себе во время защиты — и теперь уверился в том, что взгляд этот принадлежал Уру. Он сидел рядом с Селезневой, с этой ходячей статуей, и не сводил своих гляделок с него, Пиреева. А что, если он и впрямь гипнотизер? А?..

Пришедши к этой мысли, Максим Исидорович уже не дал ей угаснуть. И так и этак ее поворачивал и довел-таки до полной зрелости. Верно, верно было ухвачено вредоносное звено. За ним вся цепочка потянется. И гордячка Селезнева, и эта змея директриса. Все, все у него, у Пиреева, на крючке окажутся!

Он дождался, пока садовник Эльхан не покончил с практической бараньей анатомией. Жаль, не соберутся гости по вечерней прохладе, зазря такой богатый баран пропадет! Впрочем, пропадать ему нет резона. И Максим Исидорович распорядился заднюю ляжку и немного ребрышек оставить на шашлык. Остальное мясо Эльхан вынес за ворота и за каких-нибудь полтора часа распродал в розницу на соседних дачах.

А Максим Исидорович поехал в город. Побывал он в учреждении у Андрея Ивановича, потом посетил профессора Рыбакова. Уж день клонился к вечеру, когда Максим Исидорович заехал домой, захватил жену и сыновей (дочка замужняя отказалась от приглашения) и — прямиком, с ветерком на дачу.

И — вот он, шашлык. Максим Исидорович сам помог Эльхану нанизывать куски мяса на острые шампуры, сам ворочал их на мангале, надышался вдоволь терпким дымком, нагулял себе аппетиту. С соседних дач тоже тянуло шашлычным духом.

В это воскресное утро Нонна затеяла стирку. Бодрым голосом гудела в ванной стиральная машина. Только Нонна выключила ее и принялась полоскать дымящееся белье, как мать заглянула в ванную, позвала к телефону.

— Да, я… Здравствуй, Ур. — Нонна невольно потянулась свободной рукой к волосам, поправила прическу. — Да так, домашние дела. А что?.. Очень приятно, что ты хочешь меня видеть, но знаешь, давай попозже… Вечером не можешь? Ну, тогда не знаю прямо… Знаешь что? Приходи ко мне, пообедаем… — На миг у Нонны перехватило дыхание при мысли, что Ур откажется от приглашения, но Ур сразу согласился. — Вот и хорошо, сказала Нонна. — Значит, приходи часам к четырем.

Она побежала в кухню.

— Мама, у нас сегодня обедает один сослуживец… Что у тебя на обед? Нет, вчерашние котлеты не пойдут.

— У меня есть коробка пельменей, — робко сказала мама, посмотрев на дочку сквозь очки.

— И пельмени не пойдут. — Нонна рванула с себя фартук. — Я сбегаю на базар, куплю чего-нибудь…