Ураган. Когда гимнаст срывается

– …Генерал-полковник Ганс Хойхлер – сын народа, населяющего значительную часть срединной Европы. Но не по воле родившего его народа Ганс Хойхлер представлял его в верховном командовании УФРА. Однако по воле Хойхлера родивший его народ срединной Европы снова очутился на грани катастрофы. Этот шаг Хойхлера мог в третий раз стать роковым в судьбе народа, именем которого совершался. Европа могла стать ареной войны, какой еще не знали летописи человечества. Сколько бы ни живописать бедствия такой войны – трудно себе представить, что выпало бы на долю народов. В связи с этим стоит бросить взгляд на то, чего достигли поджигатели второй мировой войны. Если расставить в ряд могилы жертв той войны, то не хватит длины экватора. Тридцать миллионов мертвецов – вот урожай смерти за пятилетие 1940-1945 годов. Не считая тех, что отошли в вечность после войны – от ран, полученных на войне, от болезней, приобретенных во время войны, от недугов, порожденных войной; если не считать тех миллионов, что не родились вовсе. А сколько жертв войны не учтены потому, что они и при жизни никогда не учитывались! Кто считал погибших от бомб, пуль, огня, болезней и голода жителей пустынь и джунглей? Люди Африки, аравийских пустынь, Индо-Китая, Бирмы, Малайи. Черные, коричневые, желтые люди – борцы за жизнь своих жен и детей, за свои хижины, за свободу, за право жить, данное вам природой, – в каких списках они состояли, погибая от бомб и пуль японцев, американцев, англичан, чанкайшистов, нацистов, дарлановцев? Тридцать миллионов мертвецов – это формальный итог учтенных жертв "цивилизованных" участников самоистребления.

В наш меркантильный век ничто не остается не переведенным в материальные ценности. Можно не только с точностью сказать, сколько долларов было вложено в то, чтобы убить каждого из тридцати миллионов людей, но с такою же точностью высчитать золотую жатву, снятую монополиями с каждого погибшего в нечеловеческих муках на поле боя, с каждого утонувшего в океане, сгоревшего, задушенного, зарезанного, захлебнувшегося в собственной крови солдата; можно сказать, сколько прибыли дал каждый замученный в подвалах гестапо, сожженный в крематориях Освенцима, Майданека, заморенный голодом в Бухенвальде; каждый сваренный живьем, замороженный в ваннах гитлеровских врачей-экспериментаторов, каждый повешенный в тюремных дворах Колумбии, каждый утопленный в канализационных трубах раздавленной Варшавы; можно сказать, сколько прибыли в процентах на затраченный капитал принес каждый умерший в корчах от рук японских врачей-"бактериологов" или от атомных бомб, упавших на Хиросиму и Нагасаки.

Едва ли многие женщины – за океаном или в Европе, – услышав меня, согласятся принять на себя долю вины в случившемся: многие ли женщины понимают, что и на их счету есть кровь, пролитая во всесветной бойне; и на их совести есть стоны раненых, слезы младенцев, предсмертные хрипы умирающих. Может быть, добродетельная американка или немка, верная жена своего мужа и нежная мать своих детей, удивится подобному обвинению. "Вздор! – скажет она. – На моих руках никогда не было капли крови. Я никогда не обидела даже кошки, не зарезала курицы".