Ураган Уайетта

– Он рассчитывает на вас. Вы будете смотреть на небо и давать ему информацию о развитии урагана, а он, опираясь на нее, будет корректировать свои действия с точки зрения времени.

– Ну нет, этого он не дождется, – процедил Уайетт сквозь зубы.

– Послушайте, – сказал Костон довольно резко. – Фавелю надо думать более, чем о шестидесяти тысячах людей. Он все же выводит население из Сен-Пьера, что вовсе не является необходимой составной частью его боевых планов. Напротив, эти усилия могут обескровить его силы. В общем, сами решайте, что для вас важнее. – С этими словами Костон повернулся и отошел от Уайетта.

Уайетт посмотрел ему вслед с усиливающимся холодом в животе. Костон, конечно, был прав. Безусловно прав, черт возьми! Уайетт волей неволей попал в щекотливую ситуацию: получалось, что спасая население Сен-Пьера, он помогает разгромить правительственную армию. Впрочем, можно было посмотреть на это иначе: помогая разгромить армию, он спасет людей. Он повертел свою мысль так и эдак, но это не принесло ему успокоения.

II

В одиннадцать часов Сен-Пьер представлял собой кипящий котел. План Мэннинга был до жестокости прост. Его эвакуационный отряд должен был, начиная одновременно с восточной и западной окраины, методично обходя один за другим дома, вытаскивать людей на улицы. Им не позволялось брать с собой никаких вещей, кроме небольшого запаса продуктов. В результате город превратился в подобие растревоженного муравейника.

Мэннинг распространил среди офицеров карты, на которые были нанесены красные и синие линии. Красные обозначали позиции войск, и гражданским лицам запрещалось их пересекать под страхом смерти. Голубые обозначали маршруты, по которым могли передвигаться люди в сторону гор – вверх по долине Негрито и по той дороге, по которой когда-то ездили Уайетт и Джули, что, казалось, было сто лет назад.

Не все проходило гладко. Синие линии подразумевали одностороннее движение, и тех, кто пытался повернуть вспять, решительно останавливали и возвращали в поток, а если они противились приказам, в качестве аргумента привлекались штыки. Но иногда даже штык не действовал на какого-нибудь обезумевшего в поисках семьи горожанина, и тогда принимались меры более решительные. Раздавался выстрел, и тело оттаскивали в придорожную кана-ву, чтобы оно не мешало движению.

Это было жестоко. Это было необходимо. И это выполнялось.

Костон, нацепив на себя знаки отличия офицера мятежной армии, носился по городу. Ни в одном из тех мест, где он прежде бывал по долгу, своей профессии, он не видел ничего подобного. Он был шокирован и радостно возбужден в одно и то же время. Шокирован масштабом трагедии, свидетелем которой он стал, и возбужден от того, что был единственным журналистом на Месте этой трагедии. Батарейки его магнитофона давно вышли из строя, и он исписывал скорописью одну за другой страницы стенографических блокнотов, которые он подобрал в одном из разграбленных магазинов.

Люди в целом вели себя апатично. Режим Серрюрье истреблял наиболее деятельных из них, и те, что остались, в массе своей походили теперь на стадо овец. Они противились тому, что их выгоняли из домов, но при виде винтовок моментально умолкали, а оказавшись на улице, покорно выстраивались в колонну и шагали вперед, подгоняемые солдатами Фавеля. На перекрестках, где сталкивались колонны, Шедшие по разным улицам, неизбежно возникали заторы и свалки, ликвидация которых требовала от солдат немалых сил и времени. После этого на земле всегда оставались трупы задавленных и растоптанных людей – жертвы паники и неразберихи.

Костон ездил по городу в одолженном у кого-то автомобиле и, наконец, повернул в долину Негрито. Сверяясь по карте, он нашел кратчайший путь к зоне, обозначенной красной линией. Он свернул на какой-то проселок, приведший его к основной магистрали недалеко от того места, где Фавель захватил артиллерию Серрюрье. Там поток беженцев соприкасался с отрядом фавельских войск человек в двести. Они занимались тем, что выводили из колонны дееспособных мужчин, разбивали их на взводы и уводили в разных направлениях. Заинтересованный этим, Костон последовал за одним из них и увидел, как людям вручали лопаты и под дулом винтовок заставляли рыть землю.

Фавель оборудовал линию обороны по восьмидесятифутовому контуру.

Когда Костон вернулся в машину, он стал свидетелем жуткой сцены: на обочине дороги солдаты кидали в кучу трупы людей – тех, кто наотрез отказался копать землю для победы Фавеля.

Подавленный картиной смерти, он решил было подняться по долине Негрито в безопасный район, но заставил себя повернуть машину обратно в город, – работа была для него важнее всего на свете. Он добрался до «Империала» и стал разыскивать Уайетта. Он нашел его на крыше отеля, Уайетт смотрел на небо. Костон тоже взглянул вверх и увидел, что солнце было слегка завуалировано легким слоем перистых облаков.

– Что нового? – спросил он.

Уайетт повернулся к нему.

– Вон, видите, облака? Мейбл в пути, – сказал он. Костон спросил:

– А что в них особенного? В Англии часто бывают такие облака.