Уран

— Неправда, — возразил учитель, — нравится. Даже мне — а я ему никто, я не спасал ему жизнь, — мне и то он начал нравиться. А уж тем более вам.

Аршамбо не решился упорствовать в отрицании очевидного: ему и самому казалось, что он испытывает к беглецу трудно объяснимое чувство жалости, раздражения и, возможно, приязни. И чем дольше он размышлял над этим, тем больше склонялся к тому, чтобы поверить в существование этой самой приязни. Он с тревогой, чуть ли не с опаской покосился на Ватрена. Учитель уловил его взгляд и, радостно засмеявшись, сжал ему руку. Аршамбо тоже засмеялся, сам толком не зная почему, и вдруг почувствовал в себе легкость. Они сошли с тенистого проселка и, перейдя автостраду, под палящим солнцем направились по тропинке, некруто забирающей вверх посреди полей. Вокруг огромным покрывалом расстилались еще совсем зеленые поля пшеницы, ржи и овса. Отказавшись от намерения добраться до леса, хотя уже и завиднелись верхушки самых высоких деревьев, они остановились примерно на середине склона и растянулись под яблонями на краю поля. По берегам реки, насколько хватал глаз, тянулись плавно колыхавшиеся хлеба, и на этом однообразном густо-зеленом фоне выделялись бледные, стального оттенка, островки ржи, деревни с темными кляксами черепичных крыш да несколько черных пятен лесов. Первым молчание нарушил Аршамбо.

— Допустим, — сказал он, добродушно улыбаясь. — Допустим, что я этому парню симпатизирую. Ну так что из того? Я не могу долго прятать его у себя. Рано или поздно он неминуемо попадется, как это произошло, когда он жил у той хозяйки. И что тогда? У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?

— Ему нужно найти прибежище, где он мог бы жить как все, но под вымышленной фамилией.

— Разумеется, но как это осуществить? Может, вы над этим не задумывались, но это чертовски трудно. В какую дверь стучаться? Не знаю, повсюду ли сейчас так, как в Блемоне, но здесь люди до того боятся скомпрометировать себя даже по самому незначительному поводу, что я не рискнул бы довериться и лучшему другу. Мне кажется, его повергло бы в ужас одно то, что его посвятили в такую тайну, и он, вполне вероятно, побежал бы на меня доносить. По нынешним временам ни в ком нельзя быть уверенным.

— Я вижу два решения. Отправить его либо в деревню подальше отсюда, к фермерам, на которых бы он работал, либо в Париж.

Эти же возможности рассматривал в свое время и Аршамбо, но без всякого практического результата. В деревнях знакомые у него были, но лишь в окрестных, и даже если допустить, что Максим Делько сможет найти там пристанище — а это само по себе было невероятно, — над ним постоянно висела бы угроза быть узнанным. Думал инженер и о своей родной деревушке в Высоких Юра, но там, ввиду близости швейцарской границы, надзор был усилен. Оставался Париж. Единственным надежным человеком, которого он там знал, была его сестра. К несчастью, она была замужем за высокопоставленным чиновником, всячески стремившимся заставить окружающих забыть о его службе в правительстве Виши и чересчур боязливым, чтобы пойти на риск прятать у себя коллаборациониста. Возможно, втайне от мужа сестра и согласилась бы попросить приюта для Делько у друзей, но шансы были невелики. Тем более что Максим отнюдь не принадлежал к числу тех, кто легко располагает к себе людей, сразу же вызывает их симпатии и умеет ценить добрые поступки. Ему не хватало обходительности, раскованности, он никогда не оттаивал до конца. В нем всегда чувствовалась настороженность, некая отстраненность, и его собеседнику бывало неуютно, когда он натыкался на неподатливую стену отчужденности. В любой социальной среде, при любом роде занятий он будет держаться особняком, хранить одиночество, что неминуемо привлечет к нему внимание, причем скорее всего отнюдь не благожелательное.

— Ну а со своими коллегами на заводе вы не можете о нем переговорить?

— Неловко. Хотя большинство из них были маршалистами, теперь они шарахаются от собственной тени. А ведь есть еще и их жены, и тут уж совсем неизвестно, чего ждать. Обычно, когда дело не касается их близких, женщины не столь уж склонны к великодушию. Чувствуя ответственность за сохранение домашнего очага и воспитание детей, они особенно дорожат безопасностью и комфортом.

— А хозяин завода?

— Ну да, и я о нем думал. Он заработал в оккупации столько денег, что и сам чувствует себя неуверенно, не считая того, что работал на немцев. Впрочем, я убежден, что он ничем не рискует. С рабочими он вел себя безупречно. Но факт остается фактом: перепуган он здорово. Попроси я его пристроить нашего беглеца, он, думаю, струхнул бы при мысли, что его главный инженер замешан в подобной истории, и скорее всего побежал бы на меня доносить.

— Н-да, дело не простое. Поговорю-ка я об этом, если вы не возражаете, со своим коллегой Дидье. Человек он весьма достойный и тайну хранить умеет.

— Если хотите, пожалуйста, но Дидье почти всю свою жизнь проработал учителем в Блемоне. Не думаю, чтобы у него было много знакомых за пределами округи.