Урания

Иногда в пустыне ты слышишь голос. Тывытаскиваешь фотоаппарат запечатлеть черты.Но — темнеет. Присядь, перекинься шуткойс говорящей по-южному, нараспев,обезьянкой, что спрыгнула с пальмы и, не успевстать человеком, сделалась проституткой.Лучше плыть пароходом, качающимся на волне,участвуя в географии, в голубизне, а нетолько в истории — этой коросте суши.Лучше Гренландию пересекать, скрипялыжами, оставляя после себя

айсберги и тюленьи туши.Алфавит не даст позабыть тебецель твоего путешествия — точку «Б».Там вороне не сделаться вороном, как ни каркай;слышен лай дворняг, рожь заглушил сорняк;там, как над шкуркой зверька скорняк,офицеры Генштаба орудуют над порыжевшей картой.

III

Тридцать семь лет я смотрю в огонь.Веко подергивается. Ладоньпокрывается потом. Полицейский, взяв документы,выходит в другую комнату. Воздвигнутый впопыхах,

обелиск кончается нехотя в облаках,как удар по Эвклиду, как след кометы.Ночь; дожив до седин, ужинаешь один,сам себе быдло, сам себе господин.Вобла лежит поперек крупно набранного сообщеньяоб изверженьи вулкана черт знает где,иными словами, в чужой среде,упираясь хвостом в «Последние Запрещенья».Я понимаю только жужжанье мухна восточных базарах! На тротуаре в двухшагах от гостиницы, рыбой, попавшей в сети,

путешественник ловит воздух раскрытым ртом:сильная боль, на этом убив, на томпродолжается свете.

IV

«Где это?» — спрашивает, приглаживая вихор,племянник. И, пальцем блуждая по складкам гор,«Здесь» — говорит племянница. Поскрипывают качелив старом саду. На столе букетфиалок. Солнце слепит паркет.Из гостиной доносятся пассажи виолончели.Ночью над плоскогорьем висит луна.От валуна отделяется тень слона.

В серебре ручья нет никакой корысти.В одинокой комнате простынюкомкает белое (смуглое) просто ню —живопись неизвестной кисти.Весной в грязи копошится труженик-муравей,появляется грач, твари иных кровей;листва прикрывает ствол в месте его изгиба.Осенью ястреб дает кругинад селеньем, считая цыплят. И на плечах слугиболтается белый пиджак сагиба…

V