Urban commons. Городские сообщества за пределами государства и рынка

Текст начинается с краткого обзора фукольдианской концептуализации власти, который позволит понять, каким образом становится возможным «опространствливание правительности» («spatialization of governmentality»). Последнее складывается из слияния рациональностей (то есть общих обоснований, которые позволяют управлять определенными пространствами определенным образом) и технологий (то есть методов, посредством которых внедряются эти рациональности). Мы подытожим разговор о власти, анализируя парадоксальность ее природы, в которой всегда заключено некое «слабое звено», позволяющее сопротивлению появиться. В общем-то, это противоречие может привести к трансформации властных отношений государства и гражданского общества, и в то же время оно может сделать возможным пересборку и сшивание дискурсивного разлома между реальностью и Реальным. Заявленный итог потребует от нас проанализировать проблему автономии (как политической, так и пространственной) вкупе с осуществлением «пространственной практики»393

, поскольку обе заданные проблемы обусловливают действия, происходящие в «разломах» официальных инструментов планирования (то есть в «пустыне Реального»), и поддерживают продвижение различных дискурсов, а значит, и рациональностей. Соответственно, эти действия позволяют развиваться новым отношениям между знаниями, социальными практиками, формами субъективности и власти, которые выводят «реальность» на передний план.

Эти предпосылки получают последовательное развитие на примере Пасо-Анчо, городского сообщества394

, расположенного в южной части Сан-Хосе (Коста-Рика): его обитатели, решившись на автономную политическую деятельность, инициировали процесс низового участия, направленного на улучшение их социальных и пространственных условий. Стратегия и план действий строились вокруг ключевого требования: получить общественные блага и публичные пространства, а вместе с ними – и право ими распоряжаться и их переопределять. Требуемые вещи должны были по необходимости стать городскими совместностями. Выработка требований сопровождалась конфликтами и шла напряженно, поскольку «все производители совместностей весьма отличались друг от друга и вовсе не обязательно понимали, как договориться и достичь соглашения насчет обозначенных целей и как вообще их обозначить»395

. Тем не менее сообществу удалось освободить пространство для альтернативного «радикального производства совместностей», которое мы можем определить как «общественные практики и традиции, позволяющие людям обнаруживать, улучшать и обсуждать новые способы добиваться результатов для самостоятельно поставленных целей»396

.

Итогом текста становится следующий тезис: и автономные организации, и пространственная практика не только позволяют выковать более широкую публичную сферу, в которой (городские) совместности содержательно соединяют или разделяют людей, но и обозначают альтернативную агентность городских совместностей, которая позволяет вообразить и зародить иное будущее. Как следствие, возникают содержательные социопространственные изменения (основанные на потребностях, желаниях, беспокойствах людей), «реальность» трансформируется, а предпосылки «Реального» оказываются отвергнутыми. Тем возможнее рисуется этот сценарий на локальном уровне, на котором индивиды совместно плетут социальную ткань городов и единовременно учреждают общую рамку, внутри которой все они могут проживать, – и все это за счет ежедневных, рутинных действий и методов разрешения проблем, к которым прибегают горожане.

Парадокс власти