Урбанизатор

* * *

— На те же грабли лезешь, господин Воевода Всеволожский.

— На какие — «те же»?

— Как… с Любавой.

Длительное совещание закончилось глубокой ночью. Уж на что у меня «балаган» дырчатый, а пришлось проветривать — надышали… Народ разошёлся, переваривая полученные поручения, додумывая и согласовывая непонятки и детали. Возле меня задержался Чарджи. Дождался, пока последние ушли подальше, и выдал. Своё резюме.

* * *

Забавно видеть, как меняется его отношение ко мне. После гибели Любавы, убийства Володши в Янине и моего «выпрыга из-под топора», оттенки душевности, дружбы, равенства… всё больше заменяются отношениями слуга-господин. Верный, исполнительный, преданный… слуга — с одной стороны, и — добрый, благосклонный, требовательный… господин — с другой.

Это — движение его души, его собственная инициатива.

Инал ко мне в холопы набивается? И — «да», и — «нет».

Служилому, особенно — строевому человеку, нужно верить в командира. Как вера в сенсея, в гуру помогает ученику переносить тяготы собственного обучения. Укрепляет собственные силы, добавляет осмысленности жизни. Надежда на высшую внешнюю силу, на недосягаемую мудрость предводителя — делает крепче последователя. Умный ученик не ждёт, пока учитель навяжет такую веру, воспитает, внедрит в сознание — сам стремится к этому, сам желает, сам себе внушает.

Люди, в массе своей, кричат «хайль» не потому, что иначе их побьют, а от глубины души. Уверенность в мощи, в превосходстве своего вождя — укрепляет уверенность в себе.

Элементом такого самовоспитания является демонстрация постоянной готовности к исполнению приказа, безоглядной преданности. Добровольное подчёркивание подчинённости. «Самопродажа». Без денег, без ошейников. Но — всем телом, всей душой.

В Московской Руси титул «государев слуга» был ниже, чем титул «государев холоп». Просто «служить» — менее «безоглядно» и, соответственно — менее почётно, чем — «принадлежать», быть собственностью. Не человек со своими желаниями, но пёс верный с рук лизанием.

Подчинение подчёркивается, в том числе — манерами, ритуалами. Не просто головой кивнуть, а — «яволь, герр оберст». И — каблуками прищёлкнуть.

Я обращаюсь к Чарджи — по имени. Он, последние месяцы — меня титулует. Увеличивает душевную дистанцию, давит даже намёк на панибратство, на наше с ним равенство.

Не я — он.

Ему важно, чтобы в меня можно было верить.

Не мне — в меня.

«Лицом к лицу — лица не разглядеть

Большое видится на расстоянии».

Он хочет, для себя хочет, чтобы я был «большим». И для этого отходит «на расстояние».

Символ, объект поклонения, вождь — должен находиться далеко, на возвышении, в сиянии… Это нужно ему, для него самого, для укрепления его души в разъедающем болоте повседневной реальности.

Поэтому не:

— Эй ты, Ванька, слышь-ка…

А:

— Господин Воевода Всеволожский.

При том, что он старше, что его родовитость против моей ублюдочности… что он просто много опытнее… и на длинных саблях он меня почти всегда… а уж с конями…

Жалко. Что человек из моей «дружбы» всё более переходит в «мою волю». Но ему так… комфортнее. При этом он чувствует происходящие в нём изменения, и это вызывает у него раздражение. Выражающееся в сарказме в мой адрес.

Я в этом его многослойном психологическом процессе так… объект. «Тьфу! — Плевательница».

* * *

— О каких граблях речь?

— О тех самых. Орёл сизокрылый. По поднебесью ширяешься, а стрелка злокозненного не видишь.

Образная едкая фраза Резана, произнесённая тогда, после убийства Любавы, почти в этом месте, там, под обрывом.

Для нас обоих, как оказалось, её смерть… как бы это… стала сильным потрясением. Цепь событий, моих глупостей, наглостей, упрямств… приведших… к этой потере… О-ох…

Никто, кроме Чарджи, не посмел бы упомянуть Любаву. Да и ни от кого другого — я бы такого не принял. Заелдырил бы уелбантуренно по самые ноздри…

Спокойно. Вдох-выдох.

— Объясни.

— Х-ха… Ты — спас людей. Сделал благое дело. Доброе. Ты приобрёл работников и насельников. Полезное дело. Прибыльное. Но ты забыл о других. Которые видят, смотрят. Которые уверены, что имеют право…

— Проще, Чарджи. О ком ты?

— Унжамерен. Ты забрал их законную добычу. Выхватил из-под их меча. Ты для них — тать, вор. Ты убил их людей. Ты — враг, кровник. Долг крови не прощается. Они придут убивать. Не мари — тебя. Нас. Всех.

Странное ощущение. Я об этом сам думал, я его понимаю.

И — не хочу понимать.

Я с ним согласен, я ему верю.

И — не хочу верить.

Старательно закрываю глаза. Хотя меня тычут носом в «явную и неизбежную» опасность.

Не хочу! Отстаньте! У меня куча дел здесь, на Стрелке! Нужных, важных, «горящих», интересных… Думать о каких-то придурках… Тратить на них своё время, силы, внимание… Они что — не понимают?! Что я — сильнее, умнее? Что я их побью, что война со мной для них — смерть?!

Ребята, давайте жить дружно! Мы же можем торговать, общаться, ходить друг к другу в гости…

Придут. Вырежут. Выжгут. Уничтожат.

* * *