Уродины

Может, поэтому у нас нет тщеславия выскочек с первых парт. Я нахожусь где-то между полным блаженством и суицидом, опьяненная отсутствием чужих ожиданий и страхом, что не смогу эту свободу грамотно применить.

3 сентября

Дома ждут переводы. Целыми днями отжимаюсь, перевожу, снова отжимаюсь, грызу морковь. На заячьей диете из всевозможных овощей жить довольно невесело. Под глазами синяки, над глазами тоже, в глазах спирали, на весах 49. Снится тренажер Смита, эллипсоиды. С таким образом жизни и вечно низким давлением сложно изображать из себя спортсменку-комсомолку-красавицу с шилом в заднице и солнцем в крови. Меня не воспитывали в пансионате для голубых кровей, и изображать из себя высший сорт так странно.

13 сентября

Мой старый пятиэтажный дом решили снести как пережиток прошлого. К концу месяца надо собрать вещи. Звонила мама:

– Мы решили взять квартиру в строящемся доме, это ближе к центру, от метро недалеко. А готовые квартиры у них либо совсем у МКАДа, либо нужно доплачивать. Ты же найдешь где пожить?

14 сентября

К середине сентября всех приличных соседок по комнате уже разобрали. Как и приличные квартиры – из тех, что я могла бы себе позволить. Неужели я стану SDF (фр. sans domicile fixe – бомж, прим. авт.), буду спать в метро и пахнуть как лошадь?

20 сентября

Андрей, как настоящий джентльмен, прискакал на помощь. Начал расписывать преимущества совместной жизни, уточнять, сколько в их квартире квадратных метров, что на всех хватит и пр. и пр. Спросил бы сначала, желаю ли я с ним жить.

– А мама не будет против? – спросила я.

– Мама? Нет.

К счастью, она была против. Она оказалась не из тех альтруистического склада женщин, которые готовы последнюю рубаху с плеча отдать, тем более ближнему, хотя именно так стремилась себя подать. Она всем давала советы, делилась опытом, не говорила грубостей, ко всем была снисходительна, всем улыбалась. Проповедовала свободу отношений, говорила, молодым людям нужно давать возможность пожить вместе до свадьбы. Со всеми соглашалась – и делала наоборот.

Во время нашей первой встречи она божилась, что сделает все для сына, лишь бы он был счастлив, хотя на деле привязала его к себе, так что его девизом стало «главное, чтобы мама была довольна». К счастью, в данном случае ее манипуляции пришлись к месту, и благодаря ей Андрей перестал настаивать на нашем с ним общем очаге.

21 сентября

Потеряв надежду найти убежище в этом жестоком городе, я всем рассказала про свое горестное положение дел.

– Хочешь, приезжай ко мне, – неожиданно предложила Катя.

– Будете вместе делать уроки! – шутили остальные.

Кажется, не суждено мне быть SDF и пахнуть как лошадь.

23 сентября

Катя помогала нести мои немногочисленные пожитки. У метро нас встретили таксисты, нищие, ходячие гамбургеры. Катя увернулась от вездесущих рук краснощекой дамы-промоутера, обещающей научить рисовать за один день.

– Я рисую политические карикатуры. Они что, не понимают, что ничего хорошего не выйдет из того, что они научат меня их профессионально оформлять?

Дорога от метро казалась очень долгой, мы много плутали между магазинами, парком, новыми домами, старыми домами и наконец свернули в кружок домов. У подъезда стояли двое неопределенной трезвости мужчин и что-то обсуждали прокуренным голосом.

– А это мои друзья-пьяницы, – сказала Катя, приближаясь к подъезду. А вот и юмор, подумала я.

– Здрасьте! – неожиданно сказала она им.

– Привет! – приветствовал ее седовласый, а под лавкой бутылочное стекло царапнуло асфальт.

Катя – самая темная лошадь в нашем лингвистическом колхозе. Она все время учится, сдает сессии на пятерки, не ходит с нами на выставки и отмечать Новый год. О себе рассказывать не любит, да и ее жизнью никто не интересуется: что может быть в жизни отличника интересного, по сравнению с жизнью нормального человека?

У нее кудри, как у фарфоровой куклы (как у барана, по ее словам), и острый язык. Однажды она выдвинула следующее предложение насчет не слишком любимой ею преподавательницы:

– А давайте забьем ее стулом! – и было бы это очень смешно, если бы та самая преподавательница не стояла за ее спиной. Но почему-то Кате ее высказывания сходили с рук.

Она постоянно шутит, как будто живет в ситкоме. Высмеивает все и всех, себя в том числе. Когда она приходила чуть более нарядная, чем обычно, и мы ей отвешивали какой-нибудь комплимент с издевкой, вроде «Куда это ты такая красивая собралась? К мужчине?»

– Конечно, – отвечала она. – И не к одному… Я же иду в паспортный стол, потом на итальянский – сплошные мужчины!

У нее склад ума, как у сорокалетнего циника. Она хотела вписать это в резюме и, может, поэтому ее никуда не звали. Она бы и родного ребенка высмеяла, если бы он, не дай бог, у нее был.