Уроки

Любарец оглянулся: Женя Иванцова. Сейчас и она начнет успокаивать, обязательно скажет что-нибудь против Липинской. Как же, логика. Логика всесильна. Ей мир подвластен. Жизнь развивается по ее законам. А впрочем, кто знает. Вопреки всякой логике Важко подружился с Деркачом.

- Роман, ты... того...

- Я думаю сейчас, Женя, о вещах, далеких от этого заседания, - спокойно сказал Роман. - Я думаю: почему иногда люди поступают против своей воли, делают не то, что должны были бы делать?

- Обиделся... Поверь, я была против с самого начала. Приедет Анна Васильевна, все изменится, вот увидишь.

- Наивная ты, Женя. Может, что-нибудь и изменится. Что-то, но не кто-то... Оставим этот разговор...

- Упрямый. И гордый. Можно было бы рассказать, как все случилось на самом деле, я ведь уверена: ты так просто драку не устроишь...

- Мне все равно... Оставь меня!

Женя махнула рукой, отошла от Романа.

"Грубо поступил с девушкой... А почему она лезет, сочувствие свое сует под нос! Может, действительно, повернуть домой? Пойти вот так прямо через огороды, через сады. Дома тихо, безлюдно, только я и тишина..."

Роман вздохнул: надо идти вместе со всеми, надо идти, потому что вчера воевал за этот поход.

Когда пришли на место, когда улеглось первое удивление (Валя Дашкевич чуть не заплакала; она гладила поседевший корень ивы точно так же, как и Миронович), когда были сказаны все слова, которые можно было сказать, выражая гнев против людей, сажавших эти деревья, а потом забывших о них, когда, наконец, Тоська шагнула в воду и набрала в сапоги воды, Левко распорядился:

- Начинайте, ребята, копать ямы. Диаметр... Валя, дай-ка лопату. - Он быстро измерил корень ивы, дал припуск. - Полторы лопаты, думаю, хватит. Идем! Кто в сапогах, тот будет деревья подкапывать. Кто без лопаты, будет сменным. Ну, бригада, ух!..

- А ты словно родился бригадиром, - иронично заметила Тоська. Она сидела на краю рва и выжимала портянки.

- Работать мы тоже умеем! Валя, ты пока подожди. - Левко ловко отметил ширину будущей ямы и стал копать.

Против каждой ивы стало по двое ребят. И вскоре зачернели на берегу семь кругов.

Роман подошел к Тоське:

- Можно твою лопату?

- А я?

- А ты посиди подсохни...

- Нет-нет, не выйдет.

- Я тебя прошу.

Тоська подняла голову, сочувственный огонек вспыхнул в ее седоватых, как мгла, глазах и погас. Губы снова растянулись в усмешке:

- Все-таки перепало тебе! На, возьми... И забудь в труде свои обиды. Чудак... из прошлого столетия. - Она притопнула, потому что в мокрый сапог не входила никак нога. - Космический век, а он принимает близко к сердцу такие мелочи. Что ж, иди копай землю, тяжелый труд успокаивающе влияет на впечатлительные натуры.

Роман ничего не ответил. Взял лопату и встал рядом с Левко. Разговоры обходили его стороной, не принося никаких хлопот. У него была лопата, был черный круг перед глазами. Копал быстро и думал только об одном: выбросить бы побольше земли, чем Левко. Иногда посматривал на угол Неллиной хаты, и тогда неясная тоска овладевала им. Они так давно не виделись, так давно, что и вспомнить трудно...

Выкопали одну иву, еще одну... Роман подумал: можно теперь будет идти на исповедь к Мироновичу. Подумал и улыбнулся.

Вспомнил еще Костю Дяченко. "Пусть ты и непричастен к кому-либо, а влияешь на его судьбу - уже тем, что ты есть, что ты живешь на белом свете. Каков ты - вот главное, ибо отсюда начинается твое влияние на окружающих..."

- Эге-ге-гей! - пронзил тишину над прудом чей-то тревожный, как крик чайки, голос. Он прилетел от домов на взгорке, коснулся притаившейся воды, словно плоский, брошенный кем-то камень, и запрыгал по серебряной ее поверхности звонким эхом.

Ученики притихли. Роману сжало горло от предчувствия какой-то беды. Он подался вперед, навстречу голосу, который летел и летел между домами.

- Это же Адамко! - крикнула Женя Иванцова. - Вон бежит...

Адамко проворно бежал огородами. Внезапно остановился шагов за двадцать от ребят, расстегнутый, вспотевший:

- Вы тут... а там... Хома и Митя... Нет уже их! - Вся его растерянная фигура излучала ужас, словно сейчас вот здесь, на его глазах, гибли в неслыханной катастрофе Хома и Митька.

Роман бросился к Адамко, схватил его за плечо:

- Где?

- На Волчьем подъеме... Бензовоз вверх колесами... а они в нем, в кабине... А Хома метрах в десяти... И все!.. И Василий, Ульяны Григорьевны сын...

Роман отпустил Адамко и побежал через огороды, между садами, к Волчьему подъему. В ушах звенело: "И Василий... И Василий... И Василий...", а перед глазами стояли, перешептываясь, Митька с Хомой. Вот они усмехнулись заговорщицки и тихонько вышли из класса...

"И Василий... И Василий... И Василий..."

Люди смотрели Роману вслед и пожимали плечами.

"Мы шли здесь с Неллей, на Волчьем подъеме тогда шаталась с боку на бок арба, полная соломы..."