Уроки разбитых сердец

«Ох, дорогая, мне так жаль. Чем я могу тебе помочь?» Аннелизе заранее знала все, что скажет Лили. Ей не хотелось выслушивать слова сочувствия, поэтому она ничего не рассказала тете. А теперь из-за ее глупости и трусости придется молчать и дальше. Лили почти девяносто. В ее возрасте после перенесенного инсульта можно так никогда и не оправиться. Аннелизе крепче сжала руль. По щекам ее катились слезы. Теперь вся боль, которую она носила в себе, останется невысказанной. Во время приступов необъяснимого страха или тоски она всегда старалась подавить слезы, загнать их внутрь, побороть слабость. Теперь Аннелизе и не думала сдерживаться, она оплакивала Лили, и эти слезы несли очищение.

Аннелизе с Эдвардом всегда любили дорогу на Ратнари-Хаус. Из города она тянулась на запад и взбиралась на вершину холма, откуда открывался великолепный вид на обе бухты — Тамарин-Бей и Милшон-Бей. Дальше дорога сбегала вниз и устремлялась вперед сквозь леса и поля. Живая изгородь по обеим ее сторонам местами разрослась, наступая на дорожное полотно и оставляя так мало места для проезда, что встречным машинам приходилось съезжать в кусты, чтобы разминуться.

Дом, где родилась и выросла Лили — часть огромного Ратнари-Хауса, — служил когда-то кузницей, и это название накрепко приклеилось к нему. Со временем Локрейвены продали большую часть своих владений, а старая кузница вместе с четырьмя акрами земли стала собственностью миссис Шанакан. Лили как-то призналась Аннелизе, что для нее это очень много значит.

— Не думаю, что смогла бы счастливо жить здесь, будь этот дом имуществом Локрейвенов, — сказала она. — Знаю, это звучит дико, я слишком стара, чтобы беспокоиться о таких вещах, но приятно сознавать, что дом принадлежит мне, и больше никому. Хорошо иметь свой клочок земли, свое место под солнцем. Моя мама, упокой Господь ее душу, перевернулась бы в могиле, если бы услышала меня сейчас. И все же я рада, что живу в собственном доме на собственной земле, и не перестаю благодарить за это судьбу.

— Почему бы Локрейвенам просто не передать этот дом вашей семье? — с искренним недоумением спросила Аннелизе. Владельцы Ратнари-Хауса с их баснословным богатством могли бы подарить заброшенную кузницу тем, кто верой и правдой служил им долгие годы.

Лили звонко рассмеялась в ответ.

— Ох, дорогая, сколько раз я сама задавала себе этот вопрос. И в конце концов решила, что люди вроде Локрейвенов крепко держатся за свою собственность и никому ничего не дарят, потому они и остаются богатыми. Мы для них всего лишь чернь, которая всю жизнь горбатится, сбивая руки в кровь, и ничего не получает в награду. Так я думала много лет назад. Сейчас я стала немного мудрее.

Лили замолчала, ей явно хотелось сменить тему разговора, но юная племянница не собиралась сдаваться. Тридцать пять назад Аннелизе запросто могла спросить кого угодно о чем угодно.

— Ваши родители работали на Локрейвенов? И мать, и отец, верно?

— Моя мама служила у них экономкой с 1930 по 1951 год. До самой своей смерти.

— Наверное, в такой огромной усадьбе она повидала немало интересного, — с любопытством заметила Аннелизе.

— Это уж точно, — кивнула Лили. — За двадцать лет всякого насмотришься. Хорошо помню свои первые уроки французского: леди Айрин любила бросать фразы вроде «Ne pas devant les domestiques» — «Только не при слугах». За мою недолгую карьеру горничной мне часто приходилось это слышать. Похоже, леди Айрин и в голову не приходило, что служанки могут знать французский и понимать, о чем она говорит. Но стоило мне подпустить шпильку в адрес хозяев, как мама впадала в ярость. Она не позволяла мне дурно отзываться о господах. Конечно, прежде всего мама опасалась, что нас кто-нибудь подслушает. А еще она вечно твердила: «Где твоя благодарность?» Я не считаю себя неблагодарной, но признательность не улица с односторонним движением. Мои мать с отцом всю жизнь гнули спину перед хозяевами, не ожидая взамен никакой благодарности. Они получали лишь жалованье, заработанное тяжким трудом, ничего больше. Локрейвены любили повторять, что слуги для них — часть семьи, но никогда не обращались с нами как с равными. Их пустые заверения ничего не стоили. Ладно, Аннелизе, не обращай на меня внимания. — Лили махнула рукой. — Раньше я думала, что мир принадлежит тем, кто знатен и богат, но это неправда. Им приходится страдать не меньше, чем нам, жизнь никого не щадит. Можешь мне поверить.

Аннелизе свернула на узкую обсаженную с обеих сторон деревьями и кустарником дорожку, ведущую к домику Лили. После того давнего разговора с тетей у нее осталось странное ощущение, что Лили могла бы рассказать об обитателях Ратнари-Хауса куда больше, если бы захотела.

Теперь Аннелизе жалела, что не расспрашивала ее о прошлом.

К девяноста годам человек обретает мудрость, а Аннелизе не помешало бы сейчас почерпнуть немного мудрости у своей тетушки, сумевшей пережить смерть дочери и не сломаться, не сойти с ума от горя.