Уровень

Она не стала дожидаться, пока ее коснутся руки бритоголового, подошла к столу и села. Без дрожи приняла крепкое объятие, опрокинувшее ее на спину. Шею волчьим укусом сдавил стальной обруч. Прима глубоко вздохнула, услышав щелчок замка. Руки и ноги так знакомо стянули ремни. Сверху, заслоняя собой потолок, надвинулась лампа. На ее фоне бестелесными призраками двигались два темных силуэта. Кольнуло в руку и слабость, разлившись по телу теплой волной, заставила Приму закрыть глаза.

— Ну вот, — услышала она. — Заснула. Пульс шестьдесят, давление в норме. Зрачки… на свет не реагируют.

— Хорошо. Я боялся, что с этим возникнут проблемы.

— А мне наоборот, кажется, что вся эта инфа — сплошная деза.

— Вот и посмотрим. Кровь взял?

— Прости, перебью, — раздался голос, в котором Прима узнала голос Циркача. — Точно все в порядке?

— Точно тебе говорю. Наслушался тут вас. Вкатил ей на всякий случай…

— Десять минут у меня есть?

— Даже пятнадцать, — послышался короткий смешок.

— Понял. Тогда мы выйдем перекурить. Пошли, Хамер.

Открылась и закрылась входная дверь. Установилась тишина, которую тревожили стеклянные звуки и близкое дыхание одного из докторов.

— Начнем с термического ожога. Подключай пока электроды к лобной доле. Прокатим по полной программе.

— По полной? А если коньки отбросит?

— Тогда ты прав, и нам попросту слили дезинформацию. И цена всем этим опытам — копейка. И то, в докризисную эпоху. А девчонка… считай, пострадала для науки.

Прима ощутила как к голове что-то прикрепили. Потом обожгло руку, чуть выше локтя. Она не дрогнула: боль была терпимой, словно доходила до нервных окончаний окольными путями, слабея по дороге.

— Видишь? Реакция есть, но крайне слабая.

— Вижу. Подключай аппарат. Сейчас все станет ясно. Готов?

— Всегда готов.

Тонкие иглы впились в мозг. Сердце с силой толкнулось в ребра и откатилось куда-то к позвоночнику. Болью наполнилась каждая мышца, но порог, после которого наружу рвался бы крик, еще не был перейден.

Раздался долгий зуммер и словно подвел черту между обычным существованием и тем странным состоянием, в котором дышать оказалось совсем необязательно.

— Что за черт. Сердце остановилось.

— Дефибриллятор! Живо! Блин…

Сознание еще не успело приспособиться к новому состоянию, в то время как подсознание по запасным, обходным путям запустило щупальца в святая святых — нервные окончания, чтобы разом подчинить себе тело, уже не оказывающее сопротивления. Пустоту внутри стремительно, как волна во время прилива затопила жажда деятельности. Вспыхнул перед глазами кровавый туман, заворочался, стремительно втягиваясь в мозг.

Прима открыла глаза: над ней, склонившись, суетливо двигались два силуэта. Ее подбросило, как будто под ее телом был не операционный стол, а спина накаченного стероидами быка. Раздался треск. Ремни, стягивающие конечности не порвались — лопнули. Шею продолжал удерживать обруч. Мгновенно подтянув ноги к груди, Прима уперлась в живот одному из мучителей, с силой оттолкнула от себя.

Распростертой в полете птицей, ловя полами халата порыв воздуха, человек отлетел к стеклянному шкафу. С оглушительным стуком упал отброшенный стул, прошлись железом по кафелю металлические ножки. Звонко дрогнул шкаф, взорвалось стекло. Со стеклянным перезвоном посыпались на пол осколки. Резкий, с трудом переносимый запах, наводнил комнату. Отвратительно запахло камфарой и нашатырным спиртом.

Зашелся надсадным кашлем человек в халате, склонившийся над столом. Звон еще не стих, когда Прима, намертво вцепившись в отвороты халаты, притянула мучителя к себе.

Человек рванулся. С треском посыпались на пол пуговицы, лопнула ткань халата. Мужчина вцепился в ее руки, пытаясь вклиниться между пальцами и одеждой. Бесполезно. Прима с силой подтянула доктора к самому лицу. Яркий свет обжигал. Он путался в редких волосах мужчины, блестел испариной на бледной коже.

— Пусти, — сквозь кашель прошипел человек. Ногти скребли по ее рукам, оставляя красные полосы.

— Ошейник, — сказала Прима и не узнала своего голоса. Металлическая чистота звенела, лишенная примесей и оттенков.

— Как бы не так…

Он хотел еще что-то добавить, давился словами как жидкостью, льющейся в горло и все не мог выдавить их из себя. Его шею веревочной петлей захлестнул стиснутый ворот халата. Прима, не испытывая никакого внутреннего сопротивления, скорее наоборот — любое движение доставляло радость, ткнула пальцем человеку в глаз. Мокрое вязкое тепло обожгло. Палец на две фаланги погрузился в череп, прежде чем Прима одернула руку.

Человек завыл, мучительно, страшно. Конвульсивно дернулся, изо всех сил пытаясь освободиться, уйти, забиться в угол, спасая то немногое, что осталось в целостности после разрушающей мозг боли. Свобода казалась ему тем обезболивающим, что непременно поможет, избавит от того ужаса, который несет хрупкое создание, чья жизнь всего минуту назад была в его руках.