Уровни абсурда

Какинаки по своей адвокатской привычке профессионально поддержал преступного авторитета. Кока, завалившись на койку, дернул ногой и нечаянно разбил какую-то колбу, зажатую в штативе, который стоял рядом с его тумбочкой. Видимо, ранее это приспособление служило доказательством болезни пациента, и должно было производить на вновь прибывших членов врачебной комиссии неизгладимое впечатление правильности нахождения Кокнутого в палате. Но, ни Кока, ни Жора не обратили на разбитое оборудование никакого внимания. Они продолжали хохотать.

Петро, почувствовав себя неловко, осторожно залез в кровать, лег на правый бок и стал ждать окончания веселья. Толян, застывший рядом с койкой Москалюка, флегматично гонял жвачку во рту и ничего не делал, держа на всякий случай рукава пиджака закатанными до локтей.

Неожиданно дверь в палату распахнулась, и в ее проеме возник милиционер, дежуривший в коридоре. В руке его чернел пистолет, которым он размахивал, как бадминтонной ракеткой.

— Это беспорядок! — заорал мент. — Всем стоять, вашу мать!

Кока от неожиданности икнул и перестал смеяться. Жора всхрюкнул напоследок и тоже заткнулся, недоуменно глядя на мелькающий в воздухе ствол.

Мент, профессиональным чувством осознав, что пистолет он достал зря, неприхотливо засунул его в кобуру и, как ни в чем не бывало, заявил:

— Эй, больные, ведите себя прилично. Если в лечебном учреждении звучит смех (а тем более — хохот), значит — больница липовая. Любой нормальный человек знает — от медицины не смеются. От медицины плачут. Особенно от нашей, от украинской… А вы тут ржете, как кони во время случки! Это что такое? Сейчас, не дай бог, появится какой-нибудь проверяющий и спросит у меня, мол, что это в палате так весело? Если больные веселятся, значит — выздоровели. И что потом? Вас выпишут, и все! Кока пойдет париться в свою камеру с холодильником и кондиционером, адвокат поедет в баню с девками. А я? А меня отправят разгонять этот дурацкий майдан. А мне это надо? Так. Все заткнулись! И вести себя тихо! А то сейчас кое-кому ногу прострелю, чтобы болел подольше!

Кока, прослушав эту пламенную речь, сказал Толяну:

— Толик, ну что ты стоишь, как пень? Ну-ка, разберись с этим мусором…

Толян тут же встряхнулся, подошел к милиционеру, нежно взял его под локоть и поволок к выходу из палаты, ласково при этом приговаривая:

— Ну что ты кипятишься, в самом деле? Пойдем, сыгранем в нардишки по двести гривен партия. Что-то мне сегодня не прет, гадом буду, ей-ей…

Дверь за ними захлопнулась, и пациенты остались в палате одни.

Петро, оправдываясь, сказал:

— Вот видите, я пострадал ни за что. А вы меня третируете…

Кока слез с койки, подошел к столу и, взяв в руку бутылку коньяка, произнес:

— Слушай, герой майдана… Сам виноват. А то петухов на земле ныне больше, чем китайцев. Пойди-ка сюда, и мы тебя жить научим. В натуре. Не веришь? Зря. Одежды нет? Ничего, это мы исправим. А пока завернись в простыню. Считай, что ты в бане. Да не бойся! Мужику — даже голому — нечего опасаться, если он действительно мужик. Только бабы боятся обнаженности. Потому что у голой бабы всякие ненужные складочки сразу видны. А мужику плевать, какие складки и где у него находятся! Подходи, Петя. Давай выпьем!

И Петро, завернувшись в простынь, подсел к столу, чувствуя себя настоящим мужиком, которого пригласили важные люди, способные объяснить, почему мировой свет состоит из семи цветов радуги, а не из двух — черного и белого…

Шелест ветра

ДЕМИУРГ.

Ты нечестно играешь!

БИОКОРРЕКТОР.

С чего это вдруг?

ДЕМИУРГ.

Твои фигуры постоянно сбивают мою с пути!

БИОКОРРЕКТОР.

Так мы же договорились, что фигур можно иметь несколько.

ДЕМИУРГ.

Но не столько же!

БИОКОРРЕКТОР.

Да сколько угодно! А ты, я смотрю, ограничился только одной…

ДЕМИУРГ.

Ничего подобного! У меня еще есть в запасе. Но их я использую потом!

БИОКОРРЕКТОР.

Да-а-а? Так ты — великий тактик? Ну-ну, посмотрим…

ДЕМИУРГ.

Почему ты изувечил мою фигуру, заклеймив ее символикой, вызывающей раздражение у людей в той части планеты, где происходит игра?

БИОКОРРЕКТОР.

Не нужно спать, когда играешь. Игра — жизнь. А в жизни происходит многое. Только и успевай поворачиваться.

ДЕМИУРГ.

Хорошо! Смею тебя заверить, что моя фигура все равно пройдет! Чтобы ты не делал!

БИОКОРРЕКТОР.

Стоп! Что-то я не понял. Ты собираешься продвинуть фигуру любой ценой?

ДЕМИУРГ.

Да! Мне надоели твои подлые ходы!

БИОКОРРЕКТОР.

Но ведь эта твоя любая цена может вылиться в конечную гибель Этого мира!

ДЕМИУРГ.

А мне на это плевать! Надоело проигрывать! В этот раз я тебя все-таки сделаю!

БИОКОРРЕКТОР.

Опять стоп! Мы же с тобой играли на равных. То ты выигрывал, то я… Что за истерика?

ДЕМИУРГ.

Нет! Ты всегда меня обманывал! Начиная с детства!

БИОКОРРЕКТОР.

Так. Я сообразил. В тебе проснулся синдром обязательного равновесия. Я теперь понял, почему не попал в демиурги. Отбор, по всей видимости, совершился еще в глубоком младенчестве, и производился взрослыми по каким-то специальным критериям. Теперь поздно на это пенять. Но, если честно, я теперь понимаю, по каким признакам он происходил…

ДЕМИУРГ.