Урсула Мируэ

«Мадемуазель Урсуле.

Я прекрасно понимаю, какое недоверие должен внушать молодой человек, оказавшийся по своей вине в том положении, из которого я вышел лишь благодаря вашему опекуну: более чем кто бы то ни было я обязан представить серьезные ручательства своей добропорядочности, поэтому, мадемуазель, я преклоняю перед вами колена и признаюсь в любви с величайшим смирением. Признание мое вызвано не страстным порывом, оно рождено уверенностью в том, что любовь к вам — моя судьба. Я питал безумную страсть к моей юной тетке, графине де Кергаруэт, и страсть эта была столь сильна, что довела меня до тюрьмы, ныне же ваш образ изгнал из моего сердца всякое воспоминание о графине — не сочтете ли вы это одним из доказательств искренности моего чувства? С тех пор как я проснулся в Буроне и увидел вас, по-детски очаровательную во сне, вы безраздельно завладели моей душой. Я не хочу другой жены. Вы обладаете всеми достоинствами, какие я мечтаю видеть в женщине, которая будет носить мою фамилию. Полученное вами воспитание и благородство вашего сердца сделают вас достойным украшением любого, даже самого изысканного общества. Впрочем, я не в силах нарисовать вам ваш верный портрет; я могу лишь любить вас. Услышав вчера вашу игру, я вспомнил слова, сказанные, кажется, именно о вас: «Созданная, чтобы приковывать сердца и пленять взоры, нежная и снисходительная, остроумная и рассудительная, учтивая, словно вся жизнь ее прошла при дворе, бесхитростная, как пустынник, никогда не знавший света, она наделена пламенной душой, которую сдерживает светящаяся в ее глазах божественная стыдливость».

Я оценил вашу прекрасную душу, являющую себя даже в мелочах. Это и придает мне смелости умолять вас, если вы еще никого не любите, позволить доказать своим поведением и заботой о вас, что я вас достоин. Для меня это вопрос Жизни, и вы можете не сомневаться, что я употреблю все силы не только на то, чтобы понравиться вам, но и на то, чтобы заслужить ваше уважение, которое для меня дороже всего на свете. Если я смогу надеяться на это, Урсула, и если вы разрешите мне в сердце моем назвать вас своей возлюбленной, Немур станет для меня раем, а самые горькие тяготы сделаются сладостны, и я буду благодарен вам за них, как все мы благодарны за все сущее Богу. Скажите же мне, что я вправе назвать себя

Вашим Савиньеном».

Урсула поцеловала письмо, еще раз перечитала его, судорожно прижала к груди и стала одеваться, чтобы пойти показать послание Савиньена крестному.

«Боже мой! я чуть не забыла помолиться», — сказала она себе и преклонила колени перед распятием.