Усадьба «Розель»

Ночью гудели самолеты, в небе даже сверкали огни, словно искры. Видимо где-то над ними шел воздушный бой. Чижов, назначенный караульным, с тоской глядел в ночное небо. Его сослуживцы, расположившись за столом в доме, тем временем делились воспоминаниями о родных краях.

— Я из Донбасса, — сказал Михайличенко, которому уже стало лучше. — У нас немцы долго хозяйничали. А вот Чиж из Рязани, как Есенин. Там немцев не было, не пустили.

— А я из под Пскова, — заметил Куров. — У нас тоже фашисты были, натворили дел.

— Я, до того как попал на фронт, войну себе иначе представлял, — поделился Алексей. — Думал, что немцев легко выгнать, надо только всем за это дело хорошенько взяться.

— Ага, умный какой, — с иронией заметил Куров. — Все у тебя легко.

— Да я и сам потом понял, что не прост фашист.

Старик, хозяин дома, ходил по комнате из стороны в сторону. Куров некоторое время наблюдал за ним, а потом сказал:

— Вы, это, если переживаете, что их заметят, то не стоит… Капитан, в случае чего, немчуру пощелкает.

Янис остановился.

— Я не только об этом думаю, — ответил доктор. — Моя внучка в лесу с мужчиной… Вы, ребята, сами должны понимать, одна она у меня… И ей всего восемнадцать.

— Вы что о нашем командире думаете! — Иннокентий даже голос повысил от возмущения. — Он русский офицер! У него за плечами почти сотня сбитых немецких самолетов, тяжелое боевое ранение, две медали «За отвагу», Орден Отечественной войны… Это справедливый и великодушный человек. Вот у нас в части прошлой осенью случай был. Один солдат решил пострелять по кустам из ППШ, испытать, так сказать, новое оружие. А там, оказалось, лейтенант присел по большому делу, и когда вставал, солдат тот как раз ему в спину выстрелил. Наповал. Военно-полевой суд его наверняка бы к расстрелу приговорил — это как пить дать. Но вышло так, что несчастного в пустой конюшне на ночь закрыли, и его там крысы чуть не загрызли. Всю ночь он от них отбивался, кричал, на помощь звал, но никто не слышал. Солдат, который его караулить должен был, решил, что преступник никуда не денется, поэтому отправился спать. А бедняга глаз не сомкнул, в угол забился и скидывал их с себя. Эти твари и руки ему искусали, и галифе прогрызли. Зубы-то у них во! Утром его вывели, а он весь седой. Так наш капитан ходатайствовал, чтоб его не расстреливали, а в штрафбат отправили. Дескать, он и так уже наказан. Так тот теперь в штрафбате и воюет. Еще он тогда сказал что там, в конюшне, понял — не так страшен немец, как голодные полчища крыс, которые тебя пытаются заживо сожрать[1]. Вот. Так что никогда наш командир ничего плохого себе не позволит в отношении девушки!

— Сколько лет вашему капитану?

— Двадцать семь.

— Пацан еще!

Старик продолжал стоять на своем, но было заметно, что эта история его впечатлила.

А Куров был взбешен тем, что Юрьянс позволяет себе такие намеки.

В тот день еще не рассвело, когда со стороны Анчупан стал доноситься гул машин, а затем пулеметные очереди. Лалин проснулся и неподвижно сидел на кровати с лицом мрачнее тучи.

— Думаете, товарищ капитан, опять мирных расстреливают? — спросил у него Иннокентий

Тот не ответил, но по его взгляду было понятно, что догадка Курова верна.

Днем Иван спросил у хозяина, далеко ли отсюда до немецкого штаба.

— Я тут все тропы знаю, могу проводить, — сразу вызвалась Илга.

Дед посмотрел на нее укоряюще. Но ругать не стал, — некогда, нужно было спешить в поселковую больницу.

Вернулся Янис Юрьянс поздно вечером, внучку, ушедшую в лес с капитаном, уже не застал.

Девушка и Лалин шли молча, настороженно озираясь. За четыре дня, которые здесь пробыли, солдаты еще ни разу не видели немцев.

Штаб располагался в бывшей усадьбе. Иван хотел выяснить, много ли там военных, какая у них техника и не собираются ли они уезжать. Дело в том, что части редко долго задерживались на одном месте, обычно на смену одним приходили другие.

Вокруг было тихо, но вскоре капитан услышал в отдалении звук проезжающего мотоцикла. Затем из-за зарослей ему удалось рассмотреть какое-то по виду старинное здание из серого камня. Уже трудно было различить украшавшие фасад резные элементы, да и не силен был Иван в архитектурных тонкостях.

— Говорят, когда-то это был барский дом, — шепнула Илга.

У парадного входа стоял мотоцикл и несколько машин. Людей не было видно, в некоторых окнах тускло горел свет. Напряженно всматриваясь в полумрак, Лалин различил двоих часовых. Нужно было возвращаться — овчарки могли учуять посторонних. Да и путь к дому через лес занимал не меньше сорока минут. Капитан уже попятился было от кустарника вглубь деревьев, когда послышался рев моторов нескольких машин, и подъездная аллея стала светлой от огней фар. Это были грузовики, и они быстро приближались. Иван неподвижно застыл, ожидая, что будет. Рука непроизвольно потянулась к кобуре. Вдруг он вздрогнул, потому что его пальцы накрыла прохладная ладонь девушки.

— Не бойтесь, товарищ капитан, я вас в обиду не дам.