Ушаков

— Спасать надо не одного, а всех, — и уже миролюбиво добавил: — Мы ему ружье оставили, порох, еду. Жив будет, заберем на обратном пути! Или рыбаки снимут, коли жив останется.

— Зачем же от берега оттащили так далеко? — с тоской спросил Федор.

— А как же? Смотри, горловина у бухточки узкая какая, набируха тут как тут появится.

— Что за зверь такой?

— Да то не зверь, — уже потеплее объяснил капитан, — то волна океанская, что в узкой горловине еще выше становится и смывает все. Понял?..

К Архангельску подходили утром, когда клочья тумана отлетали от фасада города и он сам выплывал навстречу кораблю. Корабль стал на карантинном рейде, спуская один за другим паруса. Подзорная труба, которую подарил Федору сам капитан, медленно двигалась вдоль набережной. Вдали клубились дымы, вспыхивали огни кузниц, вверх и вниз ходили пилы, сохла парусина, протянулись вдоль берегов лесопилки, канатные, парусные, якорные железные мастерские. То был город северных корабелов, который не хотел терять эту славу.

...Бессонные ночи на вахте, выворачивающая нутро качка, шквалы холодного норд-оста, сбивавшие корабль с курса, затхлая вода, солонина с воньцой, казалось, могли отвратить от плавания любого морского волка. Но Федору Ушакову этот первый дальний переход вокруг Скандинавии был в радость. Нет, он ощущал и трудности, но как что-то мимолетное, неизбежное в стремительном полете своего белопарусного корабля, в освежающем морском ветре, без которого ему уже плохо дышалось. И там, где другого качка укладывала напрочь, он стоял крепче и устойчивее. Архангельск отныне для него тот город, который ему дорог, ибо достиг его Ушаков вместе с командой в своем первом зарубежном плавании, преодолев дальние пространства, невзгоды путешествия, обретя уверенность и опыт. Здравствуй, северный город, город, сохранивший нам флот, корабелов, морские навыки у моряков.

Свежий ветер

Народы, армии и флоты меряются победами и поражениями, годами упадка и годами подъема. Гангут и Гренгам объявили о появлении мощного Российского флота. В послепетровские годы славу изгнали с кораблей. Снова стали забывать о русских эскадрах, Европа до Семилетней войны просто не принимала их в расчет. Да, собственно, и принимать не надо было, ибо флот России середины века «больше боялся свежего ветра, чем неприятеля».

С болью и тревогой смотрели на его состояние лучшие морские командиры. Но не только смотрели. Григорий Спиридов, Семен Мордвинов, Иван Голенищев-Кутузов, Алексей Сенявин, Федор Милославский, Федот Клокачев, Степан Хметевский и другие поддерживали петровскую традицию, поднимали матросскую выучку, вели постоянное обучение приемам ведения морского боя. В Адмиралтейств-коллегии было отписано:

«Памятовать надлежит, что сила и знатность флота не в одном великом числе кораблей, матросов и корабельных пушек состоит, но что, во-первых, потребны к тому искусные флагманы и офицеры... основываемый вами план никогда во исполнение приведен быть не может, если недостанет также искусных и ревностных исполнителей...»