Ущелье дьявола

Самуил стоял неподвижно, при лунном освещении лицо его казалось еще бледнее и не выражало ни насмешки, ни торжества, ни ненависти, оно было сурово и даже мрачно. Он показался Гретхен еще величественнее.

Она продолжала пятиться к двери своей хижины, в ней шла борьба между страхом и очарованием, ноги ее направлялись к хижине, а рука и шея протягивались вперед к Самуилу.

— Не подходи ко мне! — дико вскрикнула она. — Скройся, демон! Ты страшен мне. Я ненавижу тебя, презираю, слышишь? Именем отвергнутой тобой Святой Девы повелеваю тебе: сгинь!

И она осенила себя крестным знамением.

— Не приближайся ко мне! — повторила она.

— Я не пойду к тебе, — медленно ронял слова Самуил.

— Шагу не сделаю к тебе. Ты сама придешь ко мне.

— Ах! Может быть, — простонала она с отчаяньем. — Я не знаю, чем ты опоил меня. Верно каким-нибудь адским зельем. Это яд? Да?

— Нет, не яд, а сок любимых тобой цветов, которые опорочили меня в твоем воображении. Это такой эликсир, в котором содержится экстракт сил природы, способный пробудить спящие силы творческой жизни. Любовь в тебе дремала, я ее пробудил к жизни. Вот и все.

— Увы! Цветы изменили мне! — вскричала она в исступлении.

Потом, устремив на Самуила скорее печальный, чем гневный взор, она тихо промолвила:

— Да, я вижу, что ты сказал правду, еще покойная мать моя все твердила мне, что любовь это страдание, и теперь, видишь, я страдаю. И она еще раз попробовала уйти.

Самуил не трогался с места. Его можно было принять за статую, если бы в его глазах не вспыхивали молнии страсти.

— Если ты страдаешь, — проговорил он, — то почему же ты не просишь меня исцелить твои муки?

А голос его, тихий и нежный, так и лился в душу Гретхен. Она сделала к нему шаг, потом другой, потом третий. Но вдруг снова бросилась стремительно назад.

— Нет, нет, нет! Не хочу! Ты страшный, проклятый человек! Ты хочешь моей погибели.

Потом она вдруг спросила его ласковым, покорным голосом:

— А правда, что ты можешь исцелить меня?

— Думаю, что могу! — ответил Самуил.

Она вынула из кармана складной нож, открыла его и подошла к Самуилу твердыми шагами.

— Не тронь меня, а то всажу в тебя нож, — сказала она.

— Ну так исцели же меня!

Но вдруг она отшвырнула нож далеко от себя.

— Что это? Я, кажется, схожу с ума! — прошептала она.

— Я прошу его вылечить меня, а сама угрожаю ему! Нет, мой Самуил, не бойся ничего. Видишь, я бросила нож. Умоляю тебя! У меня страшно болит голова. Прости меня! Исцели меня! Спаси меня!

Она упала перед ним на колени и обхватила руками его ноги.

Это была группа, достойная кисти художника. Луна проливала свой холодный, бледный свет на дикие скалы, и тут же, у ног этого мраморного изваяния, билась в истерике молодая девушка с развевавшимися по ветру волосами. Скрестив на груди руки, Самуил стоял и молча наблюдал за разгоравшимся пламенем страсти, которую он сам зажег в этой молодой, непорочной душе. Необычайное возбуждение овладело Гретхен. Она была чудо, как хороша.

— Ах, ты все еще сердишься на меня, — говорила с мольбой прекрасная молодая девушка. — Зачем ты ненавидишь меня?

— Я вовсе не думаю ненавидеть тебя, — ответил Самуил. — Я люблю тебя. Ты сама ненавидишь меня.

— Нет, теперь уже нет, — прозвучал ее тихий голос, и она подняла к нему свое очаровательное личико.

И вдруг она взвизгнула:

— Ложь! Я все-таки ненавижу тебя!

И бросилась было бежать. Но, ступив три шага, она свалилась, как сноп, на землю и лежала без движений… Самуил не сделал к ней ни шагу. Он только произнес ее имя:

— Гретхен!

Она поднялась на колени и беззвучно протянула к нему руки с умоляющим видом.

— Так иди же сюда, — сказал Самуил.

Она потащилась к нему ползком, цепляясь за растения.

— У меня нет больше сил, — простонала она. — Подними меня.

Он наклонился, взял ее за руки и поставил на ноги.

— О! Какой ты сильный! — воскликнула она, как бы гордясь им. — Дай мне взглянуть тебе в лицо.

Она положила руку к нему на плечо и откинула голову, словно не могла им налюбоваться.

— Ты прекрасен! — сказала она восторженно. — Ты имеешь вид властителя ночи.

Ее движения были мягки, а голос звучал невыразимой лаской и негой. Сначала в борьбе этой невинной души чувствовался скорее ужас, чем искушение. Но Самуил начал сам терять хладнокровие и проникаться страстью этого пылкого сердца.

Вдруг Гретхен обвила руками его шею и, поднявшись на цыпочки, прижалась лбом к его щеке. Он крепко прижал свои губы к ее губам.

Поцелуй этот огнем пробежал у нее по жилам, и она вся затрепетала, потом, вырвавшись из его объятий, отскочила назад с гневным, сдавленным криком:

— О, я бесчестная! Я нарушаю свой обет! Нет, лучше умереть.

Она быстро подняла блестевший на траве нож и ударила им себя в грудь.

В ту же минуту Самуил схватил ее руку. Удар был ослаблен, но все же кровь брызнула из раны.

— Несчастный ребенок! — сказал Самуил, отнимая у нее нож. — Хорошо, что я вовремя удержал тебя. Ну, ранка пустяшная.

Гретхен, казалось, не чувствовала боли. Она смотрела тусклым взглядом перед собой, мысли ее были далеко от действительности. Потом она провела рукой по волосам.

— Больно тебе? — спросил он.