Ущелье дьявола. Тысяча и один призрак

И, произнося эти слова, он кончиком меча притронулся к незажившей ране.

Костаки испустил крик, как будто его коснулся меч огненный, и, поднесши левую руку к груди, попятился назад.

В это самое время Грегориска двинулся одновременно с ним и сделал шаг вперед, устремив взор на мертвеца и упирая меч в грудь брата. Грегориска шел медленно, торжественно — так, должно быть, шествовали Дон Жуан и Командор. Под напором священного меча, подчиняясь непоколебимой воле Божьего борца, привидение отступало назад, а Грегориска теснил его, не произнося ни слова. Оба задыхались и были мертвенно-бледны; живой толкал перед собой мертвого, выгонял его из того замка, который был прежде его жилищем, и гнал его в могилу, в его будущее жилище.

Клянусь вам, это было ужасное зрелище.

А между тем под влиянием сверхъестественной, неизвестной силы я, не отдавая себе отчета, встала и пошла за ними.

Мы спустились с лестницы, освещаемой в темноте одними сверкавшими зрачками Костаки, прошли галерею и двор. Тем же мерным шагом мы дошли до ворот; привидение пятилось назад, Грегориска протягивал руку вперед, я шла за ними.

Это фантастическое шествие длилось не менее часа. Надо было вернуть мертвеца в могилу; но вместо того, чтобы идти по дороге, Костаки и Грегориска двигались по прямой, не заботясь о препятствиях: почва выравнивалась под их ногами, потоки высыхали, деревья отклонялись в сторону, скалы отступали. То же чудо, которое совершалось для них, совершалось и для меня, но мне казалось, что небо подернуто черным крепом, луна и звезды исчезли, только огненные глаза вампира сверкали во мраке ночи.

Так мы дошли до монастыря Ганго, пробрались через кустарники, составлявшие ограду кладбища. Как только мы вошли под его сень, я увидела в темноте могилу Костаки, находившуюся около могилы его отца. Я не знала, где расположена его могила, а между тем теперь узнала ее.

В эту ночь я все знала.

Перед открытой могилой Грегориска остановился.

— Костаки, — сказал он, — еще не все погибло для тебя, и голос Неба говорит мне, что ты будешь прощен, если раскаешься. Обещаешь ли ты уйти в свою могилу? Обещаешь ли ты больше не выходить оттуда? Обещаешь ли служить Богу, как ты теперь служишь аду?

— Нет! — ответил Костаки.

— Ты раскаиваешься? — спросил Грегориска.

— Нет!

— В последний раз спрашиваю тебя, Костаки!

— Нет!

— Ну, хорошо же! Зови на помощь Сатану, а я призываю Бога, и посмотрим, за кем останется победа.

Два возгласа раздались одновременно, мечи скрестились, и засверкали искры. Борьба длилась одну минуту, которая показалась мне целой вечностью. Костаки упал. Я видела, как поднят был страшный меч, как вонзился он в тело и пригвоздил его к свежевскопанной земле.

В воздухе раздался восторженный, какой-то нечеловеческий крик. Я подбежала. Грегориска стоял, но шатался.

Я бросилась к нему и подхватила его.

— Вы ранены? — спросила я с тревогой.

— Нет, — сказал он, — но в таком поединке, дорогая Ядвига, убивает не рана, а борьба. Я боролся со смертью, и я принадлежу теперь смерти.

— Друг мой! — воскликнула я. — Уйди отсюда поскорее, и жизнь, быть может, еще вернется!

— Нет, — возразил он, — вот моя могила. Но не будем терять времени: возьми немного земли, пропитанной его кровью, и приложи к нанесенной им ране. Это — единственное средство предохранить себя в будущем от его ужасной любви.

Я повиновалась дрожа. Я нагнулась и взяла окровавленную землю; нагибаясь, я видела пригвожденный к земле труп: освященный меч пронзил его сердце, и черная кровь обильно сочилась из раны, как будто мертвец умер только теперь.

Я размяла комок окровавленной земли и приложила ужасный талисман к своей ране.

— Теперь, моя обожаемая Ядвига, — сказал Грегориска слабеющим голосом, — выслушай мои последние наставления. Уезжай из этой страны как можно скорее. Одно лишь расстояние обезопасит твою жизнь. Отец Василий выслушал сегодня мою последнюю волю и выполнит ее. Ядвига, один поцелуй — первый и последний. Я умираю, Ядвига. — И, произнеся эти слова, Грегориска упал возле своего брата.

При других обстоятельствах, оказавшись на кладбище, у открытой могилы, между двумя трупами, лежащими один подле другого, я сошла бы с ума, но, как я уже сказала, Бог придал мне силы, соответствующие обстоятельствам, когда мне пришлось быть не только свидетельницей, но и действующим лицом.

Когда я оглянулась в поисках помощи, то увидела, как открылись ворота монастыря, как монахи с отцом Василием во главе, выстроившись попарно с зажженными факелами, приближались с пением заупокойных молитв.

Отец Василий только что вернулся в монастырь; он предвидел, что должно было случиться, и во главе всей братии явился на кладбище.

Он нашел меня живой среди двух мертвецов.

У Костаки лицо было искажено последней конвульсией. У Грегориски, напротив, лицо было спокойное, почти улыбающееся. По желанию Грегориски его похоронили возле брата. Христианин оберегал прoклятого.